И уже, конечно, догадался, кому она могла принадлежать. Ну не деревенскому же дурачку, хотя и его язык был непонятен, коряво-чудовищен, — как и всё там: почти мертвая деревня, дом, оборванные провода, остановившиеся часы, блеклые фотографии, закопченная печь, заговаривающаяся старуха, мстительная и лукавая, то слышащая, то нет, может, даже зрячая.
Попробовал монетку на зуб.
Она была тяжеленькой и прочной, солоноватой.
И все-таки безумная командировка вглубь несуществующей страны продолжала казаться наваждением или смертью.