— Кире нездоровится? — спрашивал я в полном недоумении. — Вот уж на нее не похоже.
— Мама, ты только послушай его, — сказала насмешливо Зоя, — он себе этого даже представить не может.
— То-то с непокрытой головой все время бегать, — сказала мама. — С кем не бывает, посидела на солнце, голову и напекло. Какой же ты чудак, однако, Феденька, — улыбаясь, сказала мама.
— Ах, мама, он так вытянулся за это время, что я иногда забываю о его возрасте. Ах, отстань, — сказала сестра, которой я сказал, что хочу пойти к Кире. — Еще набегаешься с ней, пусть побудет одна.
И вот я, пожимая плечами, все удивлялся. Зелень потемнела по-летнему, даже и в тени деревьев было жарко, и я ушел на Степанов лужок. Много было упреков, Шурка поначалу и разговаривать со мной не хотел, но все обошлось, мы вместе с ним купались, ныряли, а когда я вернулся домой, то на веранде увидел Зою, Зазулина и огорченную маму. На стол не накрывали.
— Ты ничего не слышал? — спросила Зоя.
— А что?
— Вот ведь наказание Божие. Как у него рука поднялась? Гимназист убил эрцгерцога.
— Какого герцога?
— Австрии. Фердинанда.
Я ничего еще не понимал. Мама, сняв очки и положив их на колени, сказала:
— Молодой, девятнадцати лет.
— Да разве он был один? — вставая, сказал Зазулин.
— Гимназист?
И тут я узнал, что герцог австрийский — а я о нем никогда не слышал — наследник Франца-Иосифа.
— Еще удивительно, как этого гимназиста австрийцы от толпы оторвали, от самосуда избавили.
— Да что с того, погибший он человек, — сказала мама.
— Да, за такие дела не помилуют, да и сербам будет плохо, ведь что там ни говори, Австрия не маленькая страна, а убит наследник престола.
— Вот уж беда. А где же, Степан Васильевич, город Сараево?
— Феденька, — попросил Зазулин, — принеси-ка ты нам балканскую карту.
Толком еще не разобравшись в том, что произошло, я побежал в комнату брата и там, среди книг и вырезок, нашел подклеенную холстом и сложенную карту. Пытаясь развернуть ее по пути, я увидел Киру.
— Знаешь, в Австрии эрцгерцог убит!
Вместе с ней я вернулся на веранду, мама на столе освободила место, я разложил карту, и мы над нею склонились.
— Где же этот город Сараево? — спросила Кира.
Она, несмотря на загар, была бледнее обыкновенного.
— Сейчас найду.
— Что же ты, Федя?
— Погодите, сейчас, кажется, здесь.
Я прилежно искал, но запутался в географических названиях. Видел стрелки продвижений болгарских и турецких войск, начерченные, когда брат еще был в полку, жил у нас и когда у него собирались офицеры.
— Где же, где? — сама ничего не зная, торопила Зоя и мне мешала. — Ох, как ты копаешься!
Похвастаться я похвастался, а тут София, Загреб, река Баян — названий много, и мелких, но, несмотря на острые глаза, найти Сараево я не мог и, чувствуя, как уши мои и щеки начинают гореть, говорил:
— Да где же, наконец, этот город Сараево?
А Кира, касаясь моего плеча своим горячим плечом, склонившись, мне помогала.
— Да нет, Феденька, не там, — поднялся Зазулин, — путаешь, путаешь. Смотри там, где Босния, около австрийской границы.
— Ну да, я там не искал. Да это совсем маленький город, — сказал я, досадуя на себя.
— Столица Боснии.
— Зоюшка, — сказала мама, — а кто это к нам идет?
Я оглянулся и увидел входящих в сад гимназистов братьев Андрусовых, от которых обычно мы с Кирой убегали в зазулинский сад.
Зоя выбежала к ним, а Кира поднялась наверх. Подходя, Андрусов увидел на столе газеты и карту.
— Вы знаете?
Они утром узнали раньше всех, потому что отец Андрусова служил в канцелярии губернатора, и даже принесли показать газеты.
— Знаете, ведь с ним и жена убита, в автомобиль бросили бомбу, она была в букете цветов.
— Ведь это сын Франца-Иосифа?
— Нет, — ответил Зазулин, — был наследник, да умер, сыновей у императора нет, убитый доводился ему племянником. А император Франц-Иосиф едва ходит, стар, на один глаз совсем не видит.
— А она была морганатическая супруга, — сказал старший Андрусов.
— Они уже немолодые, Фердинанду было за пятьдесят лет, — добавил младший Андрусов. — А мы явились не только, чтобы об этом рассказать, но хотели условиться, когда вы приедете к нам.
Они вчера приехали на пароходе из Черехи, где была у них дача, были на спектакле, остались ночевать, а тут такая история. Они говорили, что гимназист этот больной фанатик, хромой урод, а фамилия Принцип.