— Кира золотая, солнце золотое.
— То Марья, а не Кира.
— Нет, Кира. А мужской — синий, скромный.
— Почему синий?
— Погоди. Дедушка сказал, что Кира пчела золотая и у нее золото есть в глазах, а ты не заметил. Два цветут вместе на одном стебле, как два огонька, — золотой и синий. Золотой — это Кира.
— Золотой — это мужской, — не уступал сестре я.
— Кира пчела золотая.
— Почему? Надо видеть, а не спрашивать.
— Но я вижу. Два цвета у пчелы, и темный, и золотой.
— Это все равно.
— Да, когда она в солнце летит, то вся золотая. Солнце золотое и небо синее, — говорила Зоя, — золотой цвет.
— Не небо, а море синее, и земля, вспаханная поутру, синяя.
— Где ты море видел?
— Земля синяя.
— Горе с тобою спорить. Ума не приложу.
— Ваня — золотой цвет, — сказал я уверенно.
— Золотой — это Кира.
— Нет, это Ванин цвет. Цвет полка темный, околыш и лацкан, — сказал я, — но эполеты у него золотые, и кольцо у него золотое. Мужской — золотой цвет.
— Нет, — сопротивлялась она, продолжая спорить, — Ванюша — это синий цвет, а Марья — золотой. Это не я сказала, а дедушка.
— Ваня ясный и светлый.
— Вот я Кире скажу, как ты спорил.
— А пожалуйста. У Вани серо-голубые, пресветлые глаза, а у Киры глубокие, темные, и она росла у Черного моря. Ваня, как золотой, когда он веселый и улыбается, а так все же слишком выдержанный на людях и слишком строгий к себе, но он не будет к Кире так строг…
И тут мы, надо сказать, несмотря на все доказательства, запутались, мы порознь разбирали их, а теперь это делать трудно, так как они теперь вместе, потому что они друг друга так полюбили, как никто еще, видно, друг друга и не любил.
— Спросим кого-нибудь?
— Ну, Иришу.
— Хорошо, — ответил я, и мы понеслись к дому.
— Погоди. Я первой спрошу.
Ириша чистила морковь.
— Скажи только сразу, не думая, — попросила сестра и обо всем, путаясь и вертясь, рассказала.
— Ну что, — услышав ответ Ириши, сказал я.
— Золото. Ванюша наш золотой, — закричала сестра.
А Ириша еще сказала:
— Выдали свет-Марьюшку за нашего Ивана.
— А они-то, — продолжала сестра, уведя меня снова в беседку, — как вот Ириша говорит, друг друга сразу узнали, как золото живое вместе на дороге нашли, и это счастье, Феденька, счастье, — повторяла сестра слова Ириши, и от нее я теперь узнавал многое из того, что было сказано Кирой без меня, — такая уж Зоя, все хранила, хранила, а вот все и рассказала, не удержалась.
Мы шли вдвоем, и все вокруг начало таинственно раскрываться и меняться. Мы смотрели на солнце через листья, а они под ветром двигались и трепетали, и там были золотой и синий — и в синем такая брызжущая, стрелками от него летящая золотая радость, а золото с синеватым и красным огоньком — нет одного цвета, и щедрость едина. Я все это видел, потому что у меня было воображение сильнее, чем у сестры, а она теперь играла со мной, уже не ревнуя ко мне Киру и как бы заняв ее место.
— Нет, ты знаешь, все друг в друга переходит.
— Ты прав, — говорила сестра, в первый раз со мной соглашаясь.
— Вот ты так, еще сильнее прищурься и, склонив голову, смотри и смотри, пока не увидишь, — говорил я, и в это время Кира с братом были как бы среди нас, или мы с ними там, казалось, они слышат, и видят, и с нами вместе играют. И я говорил: — Нет, ты подумай, иван-да-марья, может быть, еще цветет, и ты знаешь, мама права, помнишь, она говорила, что если на поросшую иван-да-марьей опушку лесную с утра прийти, а потом заглянуть туда днем или же к вечеру, то в течение дня цвет меняется, в нем несколько оттенков, и лиловое в желтое переходит, а золотое на солнце к вечеру — в темно-лиловое, и все легкое и вырезное. Ты только подумай, откуда эти краски, что дает цвет — солнце или земля, или же все это скрыто таинственно в семенах, как в тех, ты помнишь, китайских шариках, которые мама купила, — они, как легкие горошины, а бросишь их в воду — и распускаются какими-то подводными цветами.
— Как ты все усложняешь, — говорила сестра.
— Вот, как дикий виноград, все и переплетено, да, да, ты понимаешь, были переплетены и их имена, Кира фамилию свою потеряла, теперь у нее наша фамилия, и она теперь уже с нами, ну, как дерево рисуют, вот так и они, — одно в другое переходит, синее в золотое и золотое в синее. Это все неправда, что в учебниках о солнце написано. Они не знают.
— А ты знаешь?
— Да. И я теперь понимаю, что это один свет, а в нем и синева, и золотое, и синее, все переплетается.