– Задержите этого негодяя! – закричал им повергнутый наземь.
Стражники направили алебарды на Иванушку и бросились на него, неуклюже толкаясь. Иванушка вспомнил о трансвокере, сосредоточился и, в тот момент, когда стражники занесли свои алебарды для задержания его в плен, Дурак вдруг подпрыгнул высоко в воздух, сделал там тройное сальто и приземлился на ноги у самых ворот, за спинами опешивших блюстителей порядка. Дальнейшее было уже делом техники.
Иванушка подергал за ручку, но дверь не открылась. Вместо нее из стены вылез уже знакомый нам кинескоп и на нем высветилось: «Введите ключевое слово». Иванушка подумал о трансвокере и о ключевом слове. Дверь тут же открылась. Дурак юркнул внутрь и захлопнул дверь перед самым носом подбежавших стражников.
Место, где на сей раз оказался Иванушка Дурак, было на редкость знакомым, но в предложенном ракурсе он видел его впервые. Всё казалось до боли родным – большая комната с маленькими окошками, за которыми ночь, поэтому зажжена керосиновая лампа, самодельный половик, самодельная мебель с самодельной посудой, старый самодельный граммофон с набором самодельных деревянных пластинок и искусно нарисованный на стене телевизор с изображением дерущихся хоккеистов. Набор запасных картинок с кадрами из фильмов, телепередач и спутникового телевидения лежал на своем обычном месте. Но вот что странно – всё это было кверху ногами, в перевернутом виде. Иванушка стоял на потолке вниз головой и рассматривал следующую картину: внизу (а для него – вверху) стояли его отец мужик Сидор, его старший брат Фома, средний брат Ерема и сам Дурак собственной персоной. Фигуры замерли в неподвижности, словно скованные параличом. Рот мужика Сидора был открыт и из него торчал длинный язык. Одну руку он поднял кверху, указывая перстом на потолок, а другой рукой он поддерживал кальсоны. Братья же стояли шеренгой перед отцом, и лица их выражали крайнюю сонливость.
И тут Иванушка понял, что попал к себе домой в тот самый момент, когда мужик Сидор велел им делать стрелы для избирания невест, разбудив посреди ночи. И, судя по всему, момент, в который попал Иванушка, не собирался уступать свое место моменту следующему. Все это выглядело весьма и весьма странно, и поэтому Дурак, нащупав ручку двери, через которую вошел, открыл ее и поспешил убраться прочь, боясь даже предположить, куда теперь его леший еще занесет…
Когда Лихо Одноглазый открыл, спустя минуту, дверцы Веселого Ящика, чтобы полюбоваться останками искореженного Ивана, то не увидел того, чего ждал. Вместо бесформенного куска глупой биомассы в кабине была зловещая пустота. Дурака не было там, словно и не было никогда.
Лихо озадачился, придумывая, как бы все это объяснить Кащею. Но тот, почуяв неладное, сам подлетел к Ящику и, заглянув внутрь, неприятно пошевелил черепом.
– Ушел, гад! – проскрипел Кащей. – Что ж теперь делать? Выключай Ящик! Пусть он останется там навсегда!
Да, это был выход. Лихо Одноглазый обрадовался и побежал к рубильнику.
В этот момент помещение озарилось призрачным сиянием. Где-то под высоким сводчатым потолком затрещали электрические молнии, и сверху посыпалась штукатурка.
– Это еще что такое?! – возмутился Кащей и его верные слуги побежали проверять, что же там, все-таки, такое.
Вернулся Лихо. Он уже отключил все агрегаты, и Веселый Ящик пришел в бездействие. Одноглазый заметил, что все увлечены разглядыванием странных эффектов наверху.
– Это Иванушка, – сказал он вдруг голосом Ипроксима Безумного, и его лицо на миг приняло несвойственное ему добродушное выражение.
– Что? – обернулся к нему Кащей.
Но Одноглазый уже принял свой обычный отвратительно-гнусный облик и ответил:
– Это, наверное, электростатические заряды скопились от Веселого Ящика.
– Заряды, говоришь? – переспросил Кащей. – Ой, Одноглазый, что-то ты мне не нравишься!
– Еще бы… – пробормотал Лихо себе под пупырчатый нос.
А Ипроксим Безумный сидел в эту минуту в своей изолированной камере. Сидел с закрытыми глазами, на холодном полу, свернув ноги в позу лотоса. Сидел и посылал мощные мысленные импульсы, пробивая ими обшитые свинцом стены камеры.
Хитрый Ипроксим закодировал свои мысли так, чтобы их собственная частота совпала с собственной частотой свинцовых стен, войдя с ними в резонанс и в еще более усиленной форме выходя наружу и концентрируясь в незамысловатом мозгу Лиха Одноглазого, вытесняя постепенно его собственное сознание.