громче всех остальных оря.
Иван подошёл к царю тоже,
плюнул три раза в царскую рожу
и пошёл сам себе в палаты
будто ни в чём не виноватый.
Понравилось ему тут,
хорошо, видно, люди живут,
приоткрыл все двери,
всё посмотрел, всё примерил.
Есть чему подивиться.
Вдруг, видит, идёт какая-то девица,
вся наряженная да завитая,
золотом и серебром сверкает,
а чистая просто жуть,
не прищурившись, боязно и взглянуть.
«Эй, ты кто такая? – Иван ей, –
боярыня или царских кровей?»
А она, как увидела Ивана,
замерла наподобие истукана,
лишь глазищи свои вспучила
на него, как на чучело.
А затем, закричав благим матом,
приказала гнать его вон ухватом.
Набежали тут слуги, пришёл царь,
«А ну, – говорит Иван, – попробуй, ударь,
не затем я сюда добирался,
чтобы каждый ко мне вязался,
не такой уж я и слабак,
кулаками махать тоже мастак.
Но пришёл я сюда не биться,
а на дочке твоей, царь, жениться.
Братья мои сыскали уже себе пары,
живут хорошо, почти как бары,
сладко пьют, вкусно едят,
хозяйство ведут да растят ребят.
Мне бы тоже нужна хозяйка,
так что, царь, свою дочь отдавай-ка».
Тут началась потеха.
Царь чуть не лопнул со смеха,
слуги ржали, как кони,
даже святые смеялись на иконе.
Дочка царская аж заикала,
слушая такого нахала,
наконец, слёзы вытря платком,
обозвала Ивана круглым дураком,
мол, что с идиота возьмёшь,
пользы с него ни на грош,
но и вреда ни на полушку,
надобно гнать его просто в горбушку.
Но Иван-дурак снова царю:
«Я тебе, батюшка, всерьез говорю,
что пришёл твою дочку сватать,
так что нечего товар от меня прятать».
Тут уж царю не до смеха.
«Ладно, – говорит, – кончилась потеха,
царских дочерей, дурак,
не отдают за просто так.
Вот послужишь годик-второй,
там и разговор будет другой».
Так и стал работать Иван на царя,
утром поднимался ни свет ни заря,
съедал три тарелки щей
и выгонял на пастбище гусей.
Там заваливался на бок
и досыпал ещё сколько мог.
Вечером пригонял скотину
и снова валился на боковину.
Правда, после обеда ходил в палаты,
чтоб за себя царевну сватать.
И этим так царю надоел,
что тот уже не пил и не ел,
думал всё, как изжить дурака
не за понюх табака.
Не скажу, кто ему помог,
но придумал он всё-таки один подвох.
Вызвал Ивана к себе на ковёр.
«Ну, – говорит, – ты, вижу, хитёр,
значит, сумеешь царю помочь.
Просит давно моя дочь,
в подарок жар-птицу,
надо будет тебе потрудиться,
выловить это чудо к утру
и доставить прямиком ко двору.
Да не шатайся нигде без дела,
а то голову отделю от тела».
Дураку хоть какой приказ,
руку под козырёк и пошёл тотчас,
как иноходец, на сеновал,
где чуть ли не до рассвета проспал,
ворочаясь с бока на бок,
а утром сено поджёг
и побежал в царские покои,
рассказать про горе такое.
«Царь, поймал я жар-птицу,
чтоб ты не вздумал гневиться,
принёс к тебе на сеновал,
а он возьми от этого и запылал.
Тут и дураку ясно, от жара,
жди непременно пожара.
Но ты, царь, не поддавайся кручине,
притащу я другую ныне
прямо к тебе во дворец».