Федорову приятны были похвалы иноземца. Он показывал отпечатанные книги, справлялся, где можно достать материалы для типографии. Купцу Барберини была заказана печатная бумага, металл для отливки новых шрифтов.
Барберини отослал на родину список товаров, которые необходимо прислать в Москву. Среди сукон, различных изделий, одежды, сладостей он требовал также «четыре или пять пуд висмуту для типографщиков, четыре или пять тюков (до десяти стоп) большой бумаги для печатания».
7 августа 1565 года начали печатать «Часовник» и 29 сентября закончили. Но еще до окончания, 2 сентября, начали второе издание «Часовника» и закончили 29 октября. К обоим изданиям приложено было послесловие, которое опять восхваляло царя и Макария, устроивших типографию. Послесловие говорило о пользе печатного дела и подчеркивало в этой связи значение разума.
Если послесловие «Апостола» было сочинено, как надо полагать, в кружке Макария, то послесловие «Часовника» писал, может быть, сам Иван Федоров. Подтверждение этому можно видеть в том стремлении оправдать типографскую деятельность, какое чувствуется в послесловии «Часовника». Таким образом, уже здесь Иван Федоров выступил не только в роли книгопечатника, но и писателя. Он и в дальнейшем брался за перо и писал талантливо.
Так своим чередом работала типография, но вокруг нее уже сгущались тучи.
Впоследствии, много лет спустя, уже в изгнании, Иван Федоров писал о своих гонителях. Он не называл имен, но прямо и ясно указывал, что недоброжелатели воздвигли гонения на типографию, обвинили первопечатников в ереси и, наконец, своими преследованиями вынудили бежать из Москвы.
Кто же были эти гонители?
Сам Иван Федоров назвал их — начальники и священноначальники. Кого он подразумевал под этими именами?
Прежде всего мы видим, что он называет гонителей не одним: общим именем, а различает две группы: просто начальников, то есть светских, и священновачальников, то есть духовенство, и притом высшее. Кто же были эти светские начальники? Если вспомним, как боролись против всех новшеств Ивана IV бояре, то легко будет догадаться, что именно о них идет речь. Они, конечно, понимали, что печатные книги помогают укреплению нежелательной для них самодержавной власти царя. Помимо этого главного соображения, многими из бояр могла руководить зависть к безродному дьякону, взысканному царской милостью, поставленному на такое большое и доходное (вспомним, что царь не жалел средств на типографию) дело. Ведать Печатным двором мог и должен был, по мнению чванных бояр, кто-нибудь из них.
Если, таким образом, под словом «начальники» скрываются бояре, то кто же имеется в виду под именем «священноначальников»? Мы видели, что митрополит Макарий поддерживал и поощрял деятельность первопечатника. Но Макарий принадлежал к кругу, близкому Максиму Греку, а в этом кругу сочувствовали идеям нестяжателей. Нестяжатели отличались, как мы уже знаем, терпимым отношением к еретикам. Однако значение нестяжателей, сила их были невелики даже тогда, когда довольно близкий к ним Макарий стоял во главе русской церкви. Недаром он писал однажды Максиму Греку, томившемуся в заключении: «Узы твои целуем, но помочь ничем не можем».
Враги Максима Грека — иосифляне (приверженцы Иосифа Волоцкого) были сильнее митрополита.
В 1563 году Макарий умер. Его сменил новый митрополит — Афанасий, ревностный иосифлянин. Зная отношение царя к печатному делу, Афанасий не предпринял никаких прямых мер против него. Но равнодушие, холодное отношение нового митрополита к Печатному двору сразу было замечено всеми. Некоторые пытаются объяснить это тем, что Афанасий ревновал к славе своего предшественника Макария, как покровителя книгопечатания. Но дело было гораздо глубже. Достаточно того, что идея книгопечатания исходила из кружка нестяжателей, злейших врагов иосифлян, чтоб определить отношение последних к этому новшеству.
Вспомним далее, что иосифляне были самыми неумолимыми, беспощадными обличителями и гонителями еретиков и что первопечатникам пришлось спасаться бегством именно от обвинений в еретичестве, — это опять-таки указывает на то, что под именем «священноначальников», от которых бежали первопечатники, подразумеваются иосифляне. Наконец, самые принципы иосифлянства, их требование безусловно верить и подчиняться каждой букве «священной» книги, противопоставленное довольно свободным критическим взглядам Нила Сорского на древнюю письменность, — противоречили деятельности Печатного двора, где, как мы видели, книги не только печатались, но и исправлялись. Недаром иосифлянство много лет спустя послужило почвой для развития старообрядчества, точно так же противившегося исправлению церковных книг. Все это приводит к заключению, что под именем священноначальников, гонителей печатного дела в Москве, следует иметь в виду иосифлян.