Иван Федоров видел и высоко оценил роль книгопечатания, как орудия культуры и просвещения; он понял также роль книгопечатания в практической борьбе и сумел использовать печатный станок для служения своему народу, своей родине. Это был достойный сын русского народа. Это был великий русский человек. По всем своим качествам Иван Федоров достоин занимать почетное место в ряду тех великих русских людей, которыми гордится наша страна и наш народ.
Но «хозяева жизни» в старой России, преследовавшие свободное печатное слово, старались оставить в тени имя первопечатника. Когда в 1870 году в связи с трехсотлетием введения книгопечатания возникла мысль поставить памятник Ивану Федорову, царское правительство отказало в средствах. Пришлось объявить сбор частных пожертвований. Деньги собирались в течение сорока лет! И в конце концов сооружение памятника попало в руки тех же самых «хозяев жизни».
Они старались сделать все возможное, чтобы пригладить и причесать под свою гребенку этого сильного и смелого человека; они пытались изобразить его чинным обывателем, хранителем «устоев» классового общества. Эти господа отвергли проект знаменитого русского скульптора Антокольского, насыщенный большой искренней правдой, реализмом, изображавший книгопечатника за работой в рабочем костюме, с засученными рукавами. Лучше всего об их отношении к такому проекту памятника рассказал сам Антокольский в своем письме:
«… Я получаю протокол, который ясно доказывает, что мой эскиз (памятника Ивану Федорову) был подвергнут экспертизе, и по совету знатоков было решено, что эскиз мой негоден, потому что я представил его как рабочего, между тем, как он был не только рабочий, но и высоконравственный человек, который много пострадал за преданность своему делу. Чорт бы их побрал. Точно рабочий не может быть весьма нравственным человеком! Точно это какой-то недостаток, что я представил его в минуту того труда, который он страстно любил и за который пострадал! Точно это недостаток, что поэта представляют, когда он творит, а полководца на поле битвы! Да я бы спросил у них: „Господа, каким образом можно в скульптуре, да еще в эскизе, показать высоконравственность?“ Затем идет дальше критика, касающаяся красоты линий, археологии, точно тут речь идет не об эскизе, а о полном творчестве…»
Отвергнув проект Антокольского, объявили новый конкурс. Если воздвигнутый, наконец, памятник оказался все же удачным, то это отнюдь не заслуга обывателей, сидевших в комиссии.
Пошлость учредителей памятника доходила до того, что они старались не столько об увековечении памяти Ивана Федорова, сколько о том, чтоб увековечить самих себя. При закладке памятника в 1907 году они заложили в фундамент его металлическую доску с надписью, которая дословно, за исключением дат и имен, подражала (в XX веке!) первопечатному послесловию: «Изволением отца и споспешением сына и совершением святого духа при благочестивейшем государе императоре Николае Александровиче в первопрестольном граде Москве подвиги и тщанием императорского археологического общества, председательницы оного графини П. С. Уваровой… создася памятник сей первому дела печатных книг мастеру…»
Сколько пошлости и неуважения к памяти книгопечатника надо было иметь, чтобы позволить себе его словами говорить о «подвигах и тщании» какой-то графини…
На торжество открытия памятника разослали именные билеты без права передачи и без права произнесения речей, как было специально оговорено в них.
И все же, сквозь все полицейские рогатки, сквозь всю ложь и обман либеральных устроителей торжества, прорвалось истинное слово правды о печатнике и о печати в царской России: на ленте одного из венков, возложенных на памятник, оказалась надпись: «Первому мученику русской печати».
Только с победой Октября, в Советской стране полностью сбылась мечта Ивана Федорова; произведения печати свободно размножаются, встречаются с любовью и почетом. И чем больше книг, газет и журналов печатается и распространяется по всей Советской земле, тем больше понимания, любви и уважения вызывает в каждом из нас имя Ивана Федорова, великого русского человека.
Приложения
Сия убо повесть изъявляет, откуда начася и како совершися друкарня сия.
Изволением отца и споспешением сына и свершением святого духа, повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и благословением преосвященного Макария, митрополита всея Руси друкарня сия составися в царствующем граде Москве, в лето 7071, в тридесятое лето государьства его. Сия же убо не туне начах поведати вам, но презелного ради озлобления часто случающегося нам не от самого того государя, но от многих начальник и священноначальник и учитель, которые на нас, зависти ради, многие ереси умышляли, хотячи благое во зло превратити и божие дело вконець погубити; якож обычай есть злонравных и ненаученых, и неискусных в разуме человек, ниже грамотическия хитрости навыкше, ниже духовного разума исполнени бывше, но туне и всуе слово зло пронесоша. Такова бо есть зависть и ненависть, сама себе наветующи, не разумеет, како ходит и о чем утверждается: сия убо нас от земли и отечества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пресели. Егда же оттуду семо преидохом и, по благодати богоначалного Исуса Христа господа нашего, хотящего судити вселенней в правду, восприяша нас любезно благочестивый государь Жикгимонт Август король Польский и великий князь Литовский, Руский, Пруский, Жемонтский, Мазовецкий и иных, с всеми паны рады своея. В тоже время с тщанием умоли государя волеможный пан Григорей Александровичь Ходкевича, пан Виленьский, гетман наивышший великого князьства Литовского, староста Городеньский и Могилевский, прия нас любезно к своей благоутешней любви, и упокоеваше нас немало время, и всякими потребами телесными удовляше нас; еще же и сие недоволно ему бе, еже тако устроити нас, но и весь немалу дарова ми на упокоение мое. Нам же, работающим по воле господа нашего Исуса Христа и слово его по вселенней рассевающе, егда же приити ему в глубоку старость, и начасте главе его болезнию одержиме бывати, повеле нам работания сего престати и художьство рук наших нивочтоже положите, и в веси земледеланием житие мира сего препровождати: еже неудобно ми бе ралом, ниже семен сеянием, время живота своего сокращати; но имам убо вместо рала художьство наручных дел осуды, вместо же житных семен духовная семена по вселенней рассевати, и всем по чину раздавати духовную сию пищу. Наипаче же убояхся истязания владыки моего Христа, непрестанно вопиюща ко мне: лукавый рабе и лениве, почто не вда сребра моего торжником, и аз пришед взял бых свое с лихвою. И когда убо на уединении в себе прихождах, и множицею слезами моими постелю мою омочах, вся сия размышляя в сердцы своем, да бых не сокрыл в земли таланта, от бога дарованного ми, и тужащу ми духом сия глаголах: егда в веки отринет господь и не приложит благоволити паки, или до конца милость свою отсечет, по примчи смоковничного неплодствия, яко всуе землю упражняющу. И сего ради понудихся ити оттуду и в путь шествующу ми, многи скорби и беды обретоша мя, не точию долготы ради путного шествия, но и презелному поветрею дышущу и путь шествия моего стесняющу и, просто рещи, вся злая и злых злее. И тако, промыслом божия человеколюбия, до богоспасаемого града нарицаемого Лвова приидох, и вся, яже на пути случаящамися нивочтоже вменяя, да Христа моего приобрящу, вся яже зде, сну подобна и сени, преходят бо; яко же бо дым на воздусе благая и злая расходятся. Яко апостол хвалится в скорбех, занеже скорбь терпение содевает, терпение же упование, упованием не посрамит, почто, занеже любовь божия возгореся в сердцы моем духом святым, данным ми, и рассудившу ми се, и когда вселшумися в преименитом граде Лвове, яко по стопам ходяще топтаным некоего богоизбранна мужа, начах глаголати в себе молитву сию: господи вседержителю, боже вечный и безначалный, иже благости ради единыя, приведый от небытия в бытие всяческая, словом своим вседетелным, духом уст своих срасленым, иже и промышляя присно, и содержа, износя по числу тварь свою и по имени взывая; июе в последняя лета, неизреченныя ради милости твоея, падшее наше естество возвел еси, схожением единородного сына твоего господа нашего Исуса Христа, иже и предасться за прегрешения наша, и воскрес оправдания ради нашего, его же язвою исцелехом: по благоволению хотения твоего и в похвалу славы благодати твоея, предже нарече нас в усынение Ис. Христом в тебе в еже быти нам святом и непорочном пред тобою в любви, поведая нам тайну воля своея, еже быти нам исперва некое от созданий твоих. Укрепи, боже, се еже содела в нас, неизвещенною глубиною судеб твоих, християном даталю истиныя премудрости: вразуми мя и испытаю закон твой, и не отими от уст моих словесе истинна дозела, ради братий моих и ближених моих. Услыши молитву мою, господи, и моление мое внуши: слез моих не премолчи, яко преселник аз от тебя и пришлець, яко ж