Князь Острожский в своем предисловии еще более ясно проводит политическую линию этого издания. Указав, что долгое время нигде не мог найти пригодного списка библии, он особенно подчеркивает, что нужную рукопись получил от царя Ивана IV, о котором отзывается с большой почтительностью: «Только от благочестивого и в православии изрядно сиятельного государя и великого князя Ивана Васильевича, Московского и прочая… получил совершенную библию…» Эта библия, указывает Острожский, была переведена на славянский язык еще при великом Владимире, крестившем Землю Русскую. Так Острожский настойчиво подчеркивает связь своего дела с Москвой, со всем историческим прошлым русского народа. В то время, когда польские паны и иезуиты старались оторвать юго-западный русский народ от России, такое печатное выступление Острожского имело исключительно большое значение для населения.
В заключение следовало и предисловие книгопечатника, указывавшего, что эти книги напечатаны им, «Иоанном Федоровым сыном з Москвы, в граде Остроге, в лето 1581, месяца августа, 12 дня».
Послесловие Ивана Федорова и его книгопечатный герб в Острожской библии.
Отпечатав библию, Иван Федоров вернулся во Львов.
Острожская типография продолжала существовать. Прошло несколько лет, и в ней напечатаны были, среди других, произведения Максима Грека.
Книгопечатание было для Ивана Федорова единственным оружием, которым он мог наносить врагу наиболее сильные удары. Князь Острожский мог пользоваться многими средствами. Но он воздерживался от более решительных мер, высказывался против вооруженной борьбы. Между тем, он сам писал, что сторонники русского народа могут выставить против иезуитов двадцать тысяч вооруженных бойцов, в то время как иезуиты, насмешливо замечал Острожский, могут превзойти эту силу только числом своих кухарок, которых они держат у себя вместо жен.
Но крупный магнат, оказывая помощь в борьбе родного народа, все же не решался идти до конца. В своем собственном доме вынужден был Острожский терпеть влияние своих врагов. Жена князя была католичка. Иезуиты с ее помощью ополячили сына и дочь Острожских. Дети Константина Острожского стали злейшими врагами дела своего отца и возненавидели свой народ двойной лютой ненавистью — помещиков и ренегатов.
Однажды крестьяне собрались в Острог на какой-то церковный праздник. Огромные толпы заполнили город. В это время выехала в своей карете Анна Острожская-Ходкевич, дочь князя Константина. На мосту произошла заминка: лошади не могли сразу пробраться сквозь массы народа, запрудившего дорогу. Рассвирепевшая «иезуитская девотка» казнила десятки русских священников за то, что народ не посторонился при ее проезде. Это произошло уже после смерти старого князя. Потомки Григория Ходкевича также изменили родному народу. Они продались польским панам и королю, участвовали в войнах против России.
Польский народ не сочувствовал гнусной политике иезуитов и панов. Среди поляков были люди, осмеливавшиеся открыто и громко протестовать против насилий и издевательств над русским населением.
На одном из сеймов поляк Юрий Збаражский с негодованием выступал против «ссоры, которую начали с русским народом»:
— Знаю я хорошо, что, начиная с Брестского собора (1596 года), творят с ними (с русским населением в Польше). Знаю хорошо, что на сеймиках подают им надежды, а на сеймах шутят над ними: на сеймиках называют братьями, а на сеймах отщепенцами. Это я знаю; это все видят. Но чего они хотят от этого почтенного народа, этого я никаким образом понять не могу, потому что если хотят, чтобы в Руси не было Руси, то это дело невозможное, все равно, как если бы они хотели, чтобы море было у Самбора (около Перемышля), а Бешать у Данцига. Никаким умом, никаким усилием нельзя достигнуть того, чтобы в Руси не было Руси…