Взял Кузьмич переписанную мною часть книги, перелистал, положил на стол рядом со штофом, посмотрел на меня и воскликнул: «Ай, молодец, Иванушка! Мне и самому лучше не сделать». Тут потянулся он меня обнять, но поскольку в глазах у него, верно, уже двоилось, поворотился он совсем не в ту сторону и локтем зацепил полную чарку. Красное вино полилось на стол и, к великому моему ужасу; на переписанные листы. Я схватил свою работу, стал отряхивать, но верхний лист был испорчен безнадежно, а два других подмочены с углов.
Кузьмич тоже испугался и даже, кажется, протрезвел немного. «Ничего, — говорит. — Листы не нумерованы, вынем попорченные, никто и не заметит». — «Да как же так можно? — изумился я. — Уж лучше я перепишу еще раз». Но Кузьмич во хмелю становился обидчивым и упрямым. Стукнул он по столу кулаком и закричал: «Ты что, указывать мне вздумал? Как я сказал, так и будет!» Скомкал испорченные листы и бросил в печку; сложил мою часть работы вместе со своей, подравнял края и убрал в поставец на полку. Я не посмел с ним спорить и пошел домой.
Весь день меня мучила мысль, что по нашей вине купецкий сын выучится неправильно и потом будет неправильно учить своих детей, что с нашей порченой книги станут переписывать другие доброписцы, и, в конце концов, все так перепутается, что даже самые ученые люди ничего не смогут понять.
Ночью, когда все в доме заснули, я потихоньку встал, засветил лучину и, пристроившись в сенях на лавке, до рассвета переписал заново все три испорченных листа. Потом еще по темноте вышел из дому и побежал к школьной избе. Кузьмичева собака меня знала и не залаяла. Окошко по случаю жары было отворено. Я влез в избу, отыскал в поставце на полке нашу Азбуку и вложил вновь написанные листы туда, где им надобно быть. Кузьмич так ничего и не узнал, а я очень был рад, что снял с души такую тяжесть.
Дорофей слушал серьезно, а когда Иван закончил свой рассказ, тяжело вздохнул и сказал:
— А ведь неисправные книги и вправду беда. И ничего с этой бедой не поделаешь. Всегда будут среди писцов и нерадивые, и ленивые, и невежественные.
— Дядя Дорофей, — спросил Иван, — а правду говорят, что в иных землях книги не переписывают доброписцы, а печатает машина? Такую книгу достаточно один раз выверить, и дальше машина уже не ошибется.
Дорофей с сомнением покачал головой:
— Слышал я, что и впрямь есть такая машина, да только Божеское ли это дело, Священное Писание печатать?
— Почему же не Божеское? — возразил Иван. — Ставят ведь печати на разных важных бумагах. — Затем, подумав, добавил: — И на пряниках узоры печатают.
Дорофей рассердился:
— Ты, парень, думай, что говоришь! То пряники, а то — Священное Писание!
Иван смутился:
— Да я ничего. Просто подумал, что как на пряничных досках режут узоры, так же можно на доске и буквы вырезать.
Дорофей строго сказал:
— Жили мы без печатных книг и дальше проживем!
Иван ничего не ответил, но про себя подумал: «А хорошо бы все-таки сделать так, чтобы в книгах не было ошибок!»
ПРЕДЫСТОРИЯ И НАЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ПЕЧАТНОГО ДЕЛА
История ума представляет две главные эпохи — изобретение букв и типографии: все другие были их следствием. Чтение и письмо открывает человеку новый мир — особенно в наше время, при нынешних успехах разума.
Процесс книгопечатания в упрощенном виде сводится к следующему: рельефные изображения отдельных букв, отлитые в зеркальном отражении из прочного металла (мастера-печатники называют их «литеры», что по-латыни означает «буквы»), вкладываются в рамку по размеру страницы, так, чтобы получился нужный текст. Этот процесс называется набором. Затем на литеры наносится краска, сверху накладывается лист бумаги и при помощи особого пресса — печатного станка плотно прижимается к литерам. Пресс поднимается, лист снимается — оттиск страницы готов. Таким образом, суть и смысл книгопечатания заключается в том, что при помощи относительно небольшого количества литер, используя их многократно в разных сочетаниях, можно отпечатать любой текст в любом количестве экземпляров.
Путь человечества к этому изобретению начался с незапамятных времен.
Принцип печати — воспроизведение изображения путем оттиска — был известен людям задолго до того, как человечество научилось читать и писать. Древнейшие сохранившиеся до наших дней приспособления для печати относятся к эпохе каменного века. С помощью торцовых и боковых поверхностей различных палочек и косточек, костяных или деревянных гребешков наши далекие предки оттискивали ритмичные орнаменты на глиняных сосудах. Разнообразные штампы, использовавшиеся для разных целей, были широко распространены в эпоху Древнего мира. В Шумерском царстве, Древнем Египте и Вавилоне, Древней Греции и в Риме правители и чиновники скрепляли штампами-печатями документы, мастера-ремесленники ставили свои клейма-штампы на кирпичи, посуду и другие изделия, чеканщики монет использовали штемпели-чеканы.