Поссевино предоставил право первого голоса послам Батория как представителям стороны победившей, предлагая им выставить свои условия заключения мирного договора. Князь Збаражский тут же заявил, что уступка русскими всей Ливонии — это условие ведения самих переговоров и что в противоположном случае они, королевские послы, отказываются от дальнейших совещаний. Русские принялись горячо протестовать. Следуя инструкции, данной царем, к уступке той части Ливонии, о которой Иван сообщил Баторию через Поссевино, когда папский легат был в Старице, они прибавили теперь только один город Говью. По этому поводу произошли сильные прения. Та и другая сторона понимала, что противник имеет полномочия сделать большие уступки, и старалась выведать, в чем они именно состоят; послы Батория направляли все усилия к тому, чтобы узнать, смогут ли русские, по своей инструкция, уступить всю Ливонию или нет. Чтобы вызвать их на откровенность, они, по совету Поссевино, первые начали незначительно уступать, заявив, что король соглашается вывести свои войска из московских областей, потом уменьшили сумму за издержки на ведение войны и, наконец, согласились вернуть четыре крепости: Остров, Красногород, Келий и Воронен. Маневр увенчался до некоторой степени успехом.
Московские послы дали понять, что могут сделать большие уступки в Ливонии, но если король согласится возвратить их государю Великие Луки, Неволь, Заволочье, Велиж, Холм и все псковские пригороды. Это заявление вызвало у поляков негодование. Они стали говорить, что приехали не торговать Ливонской землей, а заключить в три дня договор, и опять стали грозить отъездом; впрочем, завершилось все тем, что уехали они не совсем, а только к себе домой, обещав Поссевино продолжить переговоры на следующий день.
Между тем Поссевино остался один с московскими послами и употребил все усилия, чтобы выведать окончательные условия, на которых Иван готов заключить мир. Одним днем это совещание не закончилось; на следующий день утром русские наконец после долгих колебаний признались, что их государь в крайнем случае готов уступить Ливонию, если только ему будут возвращены Великие Луки и другие крепости, взятые Баторием в прошлом году. Сообщив это, они стали, однако, просить Поссевино повести переговоры так, чтобы за их государем осталось несколько крепостей в Ливонии для оправдания титула Ливонского владетеля; они утверждали, что только при этих условиях может состояться мир.
Чтобы поскорее довести дело до конца, Поссевино начал хлопотать об уступке Ивану незначительной части Ливонии и, так как послы Батория полномочий на такую уступку не имели, обратился к Замойскому[138].
Пока Поссевино ждал ответа от польского канцлера, переговоры шли своим чередом. Возник сильный спор по поводу Швеции. Послы Батория предъявили требование, чтобы в мирный договор был включен также шведский король. Вообще‑то между шведами и поляками существовали — из‑за действий шведов в Ливонии — весьма натянутые отношения, но Баторий, по совету Поссевино, стал выдавать себя за союзника шведского короля, чтобы казаться в глазах московского царя еще более опасным противником[139]. У Поссевино был свой расчет: он полагал, что московский государь выберет его посредником при ведении переговоров о мире со Швецией, а это еще более повысит авторитет Рима. Однако папский легат ошибся. Иван вовсе не желал мириться со шведским королем: напротив, мир с Баторием нужен был ему еще и потому, что он хотел развязать себе руки для войны с ним. Поэтому царь и запретил строго своим послам включать в условия мирного договора Швецию. Послы, следуя инструкции, решительно отвергли это требование, сказав, что они посланы договариваться о мире с польским королем, а если шведскому королю желательно мириться с их государем, то он должен послать к нему своих послов. На этом вопрос о мире между Московией и Швецией на переговорах был закрыт.
Польские послы умышленно раздували вопрос о Швеции, чтобы выиграть время, которое нужно было им для консультаций с Замойским. Поссевино, хотя и хлопотал перед ним об уступке хотя бы незначительной части Ливонии Ивану, делал это весьма осторожно и без особой надежды, так как знал, что Баторий и Замойский самым решительным образом были настроены оставить всю Ливонию за Речью Посполитой. Между тем оказалось, что канцлер готов пойти московитам навстречу. Он был слишком обеспокоен тем, что шведы продолжали захват ливонских городов, и счел за меньшее зло сделать небольшие уступки ради заключения мира московитам, дабы лучше подготовиться к неминуемому спору со Швецией. Другим фактором, побудившим гетмана изменить позицию на переговорах, было известие, что в Новгороде собираются московские войска с намерением идти на помощь Пскову.
138
Это утверждение мы основываем на письме Поссевино к Замойскому, в котором легат посылает список ливонских городов, требуемых московскими послами.
139
Гейденштейн добавляет еще одну причину, вследствие которой Баторий желал распространить свой мирный договор с московским царем и на шведского короля. Он пишет, что свою роль сыграла жена Батория королева Анна Ягеллонка, чья родная сестра Катерина Ягеллонка была женой шведского короля Юхана III. Якобы Анна вымолила у мужа обещание включить замирение Москвы со шведским королем в условия договора с Иваном.