Анастасия еще родила сына Феодора и дочь Евдокию; цвела юностью и здравием, но в июле 1560 года занемогла тяжкой болезнью, умноженною испугом. В сухое время, при сильном ветре, загорелся Арбат; тучи дыма с пылающими головнями неслись к Кремлю. Государь вывез больную Анастасию в село Коломенское; сам тушил огонь, подвергаясь величайшей опасности: стоял против ветра, осыпаемый искрами, и своею неустрашимостью возбудил такое рвение в знатных чиновниках, что дворяне и бояре кидались в пламя, ломали здания, носили воду, лазили по кровлям. Сей пожар несколько раз возобновлялся и стоил битвы: многие люди лишились жизни или остались изувеченными. Царице от страха и беспокойства сделалось худо, искусство медиков не имело успеха, и, к отчаянию супруга, Анастасия 7 августа в пятом часу дня преставилась… Никогда общая горесть не изображалась умилительнее и сильнее. Не двор один, а вся Москва погребала свою первую, любезнейшую царицу. Когда несли тело в Девичий Вознесенский монастырь, народ не давал пути ни духовенству, ни вельможам, теснясь на улицах ко гробу. Все плакали, и всех неутешнее бедные, нищие, называя Анастасию именем матери. Им хотели раздавать обыкновенную в таких случаях милостыню: они не принимали, чуждаясь всякой отрады в сей день печали. Иоанн шел за гробом: братья вели его под руки. Он стенал и рвался; один митрополит, сам обливаясь слезами, дерзал напоминать ему о твердости христианина… Но еще не знали, что Анастасия унесла с собою в могилу!
Здесь конец счастливых дней Иоанна и России.
Иоанн был растерзан горестью: все вокруг его проливали слезы – и в сих-то слезах явилась гнусная клевета. „Государь! – сказали Иоанну, – ты в отчаянии, Россия также, а два изверга торжествуют: добродетельную царицу извели Сильвестр и [Алексей] Адашев, ее враги тайные и чародеи: ибо они без чародейства не могли бы так долго владеть умом твоим“. Государь знал, что Анастасия со времени его болезни не любила ни Сильвестра, ни Адашева; думал, что они также не любили ее, и принял клевету, может быть, желая оправдать свою немилость к бывшим приближенным».
Р. Г. Скрынников о падении Избранной рады
«К этому времени между государем и его ближайшими советниками назрел острый конфликт. Они рисовали перед Грозным заманчивую перспективу укрепления единодержавия. Но их обещания оказались невыполненными. Сильвестр и Адашев, жаловался Грозный, „сами государилися, как хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел“.
Разрыв стал неизбежным, когда к внутриполитическим расхождениям добавились разногласия в сфере внешних дел. После покорения Казани Россия обратила свои взоры к Балтике…» Это, по мнению ученого, также сыграло важную роль в дальнейшем развитии событий.
«Тем временем в московском правительстве образовались две партии: Адашев настаивал на продолжении активной восточной политики и снаряжал экспедиции против Крыма, а его противники выступали за войну с Ливонией. Вместо того чтобы продолжать успешно начатое наступление против Ливонии, московское правительство, по настоянию Адашева, предоставило Ордену перемирие с мая по ноябрь 1559 года и одновременно снарядило новую экспедицию против татар. Военные операции против Крыма не принесли результатов, обещанных Адашевым, а благоприятные возможности для победы в Ливонии были безвозвратно упущены. Магистр Кетлер подписал договор с литовцами. Орден перешел под протекторат Литвы и Польши. Договор круто изменил ход Ливонской войны. Конфликт с Ливонией стремительно перерастал в широкий вооруженный конфликт с Литвой и Польшей в тот самый момент, когда Россия ввязалась в войну с Крымским ханством. Произошло резкое объяснение между царем Иваном и его наставниками», что, в конечном счете, предрешило исход борьбы двух дворцовых группировок.
«По мере того как влияние Адашева и Сильвестра убывало, менялась общая ориентация внешнеполитического курса. Москва приняла мирные предложения Крыма и бросила в Ливонию крупные силы. В действующую армию выехал Алексей Адашев. Военные силы Ливонии были сокрушены. Крестьяне восстали против немецких баронов. Возникла возможность быстрого завершения войны в Ливонии. Но Адашев и его товарищи не использовали благоприятной обстановки, опасаясь удара со стороны находившихся под Ригой литовских войск. Наступление русских войск приостановилось. Фактически действиями армии в Ливонии руководил Адашев. На него царь и возложил всю ответственность за промедление».
Так «государева опала» на бывшего любимца обернулась кардинальной переменой политического курса.
«Правительство объявило о конфискации всех костромских и переяславских земель Адашева. Сильвестр предпринимал отчаянные попытки предотвратить его отставку. Но успеха не добился. Тогда он объявил царю, что намерен уйти на покой в монастырь. Иван не стал удерживать своего старого наставника и, благословив, отпустил в Кириллов монастырь.
Дело Адашева было передано на суд Думы и высшего духовенства. Созванный в Москве собор осудил Адашева и Сильвестра как „ведомых злодеев“. Сильвестра перевели в Соловки на вечное заточение; Адашев взят был под стражу. Вскоре после собора он впал „в недуг огненный“ и через месяц-два умер. Царь Иван срочно послал в Юрьев одного из ближних дворян, чтобы расследовать обстоятельства смерти Адашева, поскольку явились подозрения, что он покончил жизнь самоубийством».
Скрынников отметил, что не только в политике, но и в морали царь Иван совершил крупный поворот в худшую сторону:
«Расправившись с советниками, царь постарался искоренить самое память о них. Что считалось при Сильвестре хорошим тоном, подвергалось теперь осмеянию. На смену унылому постничеству пришли роскошные пиры и потехи».
Грозный об Избранной раде и царском самодержавии
Ниже приведены несколько отрывков из первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому, как известно, активному деятелю «Избранной Рады», ставшему ко времени его переписки с царем недругом России:
«Богом нашим Иисусом Христом дана была вовеки непобедимая хоругвь – крест честной первому из благочестивых царю Константину и всем православным царям и хранителям православия. Искра благочестия достигла и Российского царства. Исполненное этого истинного православия самодержавство Российского царства началось по Божьему изволению от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением. Мы не возжелали ни у кого отнять царства, но по Божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились на царстве, так и воспитались и возмужали, и Божиим повелением воцарились.
Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: „Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противится власти, противится Божьему повелению“. Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится Богу; а кто противится Богу – тот именуется отступником, а это наихудший из грехов. А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добыли царства, тем более поэтому, кто противится такой власти – противится Богу!»
Для Ивана Грозного власть Бога и власть царя однозначны, и всякий, противящийся царю, противится Богу – таков его главный постулат.
«Как же тебе не стыдно именовать мучениками злодеев, не разбирая, кто за что пострадал? Разве же это „супротив разума“ – сообразоваться с обстоятельствами и временем? Вспомни величайшего из царей, Константина; как он, ради царства, сына своего, им же рожденного, убил! И князь Федор Ростиславич, прародитель ваш, сколько крови пролил в Смоленске во время Пасхи! А ведь они причислены к святым. Ибо всегда царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же – милосердие и кротость, злым же – жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных».