- Добро, красавица, болезная моя, Марьюшка, коли приказывать изволишь, приведу ее во дворец, да так, чтобы государь Иван Васильевич и слухом не слыхивал и видом не видывал. Кто сам себя стережет, того и бог бережет. Посиди тут, голубушка, одна, покудова я сбегаю за ней. Я скоро.
- Что же мне делать в моей неволе, как не сидеть? Докука возьмет - на колени стану перед божницей, да и богу помолюсь...
Демьяновна поклонилась и вышла.
Мария вспомнила тот день, когда отец привез ее в Александрову слободу на смотр невест. Поместили ее тогда в большом доме, где было собрано множество красавиц со всего Московского государства, дочерей бояр и дворян. Она хорошо помнит, как трепетали в страхе и томительном ожидании собранные в этом доме боярышни и дворянки. Каждой из них полагалось подойти к царю, опуститься перед ним на колени и, бросив к ногам царя платок, вышитый золотом с жемчугом, поклонившись, удалиться.
А дальше... Трепетное, взволнованное ожидание всех девушек - кто царю больше всех понравился?
Помнится, как к постели, на которой лежала она после смотра, уткнувшись в подушку от только что пережитого стыда и волнения, подошел старый боярин, присутствовавший при смотре, и сказал:
- Вставай, Мария Федоровна, государь наш батюшка Иван Васильевич остановил свой выбор на тебе. Поздравляю тебя!
Она помнит, с какой завистью смотрели на нее все красавицы, собранные в этом доме.
И почему-то тогда она вдруг разрыдалась.
Все это теперь ей ясно представляется. И опять ей хочется плакать, рыдать безудержно.
Горница, где теперь происходил этот разговор царицы со старой мамкой, ютилась в верхнем этаже большого терема. Его совсем недавно отстроили по приказу царя в дальнем крыле дворца.
Стены и полы царицыной комнаты закрыты были коврами, присланными Ивану Васильевичу персидским шахом "за недружелюбие царя к туркам" и в благодарность за пропуск англичан и других заморских купцов через русские земли в Персию. Резьба и затейливые золоченые узоры - листья, травы, птицы, выпиленные из дерева, обрамляли окна и двери горницы. Потолки лазурные в серебряных звездах. В углу сияла огнями лампад большая, в три раствора, божница.
Мария сидела на софе, привезенной с Кавказа государевыми послами от грузинского царя. Вышивала. Ее красивое юное личико было задумчиво. Голову украшала шелковая, с жемчугом, повязка голубого цвета, что делало ее с виду совсем девочкой. Царя соблазнила ее юная чистота. Женитьбу совершил он без церковного согласия. Духовенство, строго ведя счет женам Ивана, считало Марию Нагую седьмой женой. Против этого брака восстало духовенство. Женитьба царя была приравнена к наивысшему греху, превосходящему даже богохульство.
Царица думала: уж не за то ли бог ее наказывает, что вышла замуж она, нарушив церковные уставы? Да и как было ослушаться отца, Федора Федоровича, да его братьев Семена, Афанасия да Александра Федоровичей, а также и двоюродного брата Михаила Александровича? Ведь все они только того и добивались, чтобы с государем породниться и к его трону поближе стать? Царь приблизил их к себе, своими милостями жалует, дворцы им понастроил, высокие должности дал в государевых приказах.
Теперь все они довольны и счастливы, и ей велят быть счастливой и довольной, и каждый день благодарственную молитву богу они сообща читают за то, что господь удостоил ее, Марию, браком с царем всея Руси. Поклоны бьют без счета и усталости.
Знают ли они, как тяжко ей-то самой выносить мучительную неволю в государевом дворце?! Прежде, живя в отеческом доме, она могла свободно выходить, куда ей захочется. Отец не кичился своим происхождением. Ведь и кичиться-то было совсем нечем заурядному дворянину. И незачем было ему свою дочь держать под замком, как то водится у именитых бояр. А теперь... каждый шаг на счету у дворцовой стражи, охраняющей покои государыни. И к себе водить, кого захотела бы она, царица, - ей не положено без согласия на то государя. Изменилась ее жизнь! И не к лучшему, а к худшему! Но кому поведаешь о том?!
Что делать - надо терпеть! Такова уж, видно, судьба.
Во время этих размышлений царица не заметила, как в ее покои тихо, мягко ступая сафьяновыми сапогами, вошел сам Иван Васильевич. Он незаметно подкрадывался к ней. Царица испуганно вскочила со своего места; покраснев до ушей, низко поклонилась царю.
- Добро пожаловать, батюшка пресветлый государь! - едва слышно от волнения произнесла она. - Испугал ты меня!..
Большой, плечистый, широкий - царь целою головою был выше Марии. Вся фигура его, усталого, постаревшего, поседевшего владыки, казалась чудовищно огромной рядом с худенькой Марией!
- Не ждала? - тихо спросил он, наклоняясь, чтобы поцеловать жену.
- Всякий час, батюшка государь, я готова ожидать тебя со смирением...
Царь засмеялся, покачал головою:
- Смирения мне мало от жены! Смирения для меня вдосталь и у холопов моих. Устал я от того смирения, царица! Не надо мне его от тебя.
Опустив голову, Мария совсем растерялась, не зная, что сказать в ответ.
- Не всегда надо бояться бойкости и греха. Иной раз бывают такие грехи, что грешно и не грешить ими. Поняла ли?!
Царь насмешливо, сверху вниз, смотрел на смущенную Марию.
- Не ведаю, батюшка государь, что ты изволил молвить...
- Пора бы тебе то ведать, - с досадой в голосе произнес царь Иван.
Мария продолжала стоять перед царем, смущенно опустив голову.
- Соскучился я о любви, дитё мое! Любишь ли ты меня? Садись.
Она послушно села. Рядом сел и царь.
- Любящих и бог любит. Но что же ты не отвечаешь?
- Мне стыдно, государь, сказать...
- Ну, ну! - нетерпеливо схватил он ее за руку.
- Да. Люблю. Мне плакать хочется... забыл ты меня... - прошептала она, закрыв лицо руками. - Сама я тоскую о тебе, жду каждую ночь.
В это время дверь отворилась, и в горницу вошли две старухи. Одна Демьяновна, другая - старая знахарка. Увидав царя, обе бросились бежать обратно.
- Стой!.. Куда?!. - крикнул царь, вскочив с места. Глаза его стали страшными.
Старухи, согнувшись в три погибели, подошли к царю и упали ему в ноги, прося прощенья.