Выбрать главу

Мельник, узнав теперь, что работавший на мельнице плотник знает его родной язык, тоже завел беседу с Игнатием.

- И чего ради Стефан-король затеял войну с русскими? Не по душе мне была та война. Да и другим холопам в Польше и Литве не хотелось воевать с русскими. Одна кровь у нас с вами. Жаль мне тебя! Король воюет, а у нас чубы трещат.

Немного помолчав, он продолжал:

- Я - литвин. Народ наш хотел еще до короля Стефана, чтобы ваш царь сидел у нас королем. Не знаю, почему того не случилось. Иль потому, что вера разная? Но ведь тяжко и нам самим под Люблинской унией. Литовские паны пострадали от унии... Они и ныне не отстают от мысли, чтоб отложиться от Польши.

Игнатий сказал в ответ:

- На Руси много разных вер, есть даже язычники и мугаметане, а защищать ее идут все вместе, заодно... Ваш народ - христиане, и наш народ - христиане... Не могло то послужить помехой. Не верю тому я. Из-за Ливонской земли то несогласие.

- Вот и наша хозяйка, пани София, не одобряла войны. Отец ее был литвин. Не хотела она давать и людей на войну, да пригрозили ей. Польский начальник Замойский не ладил всю войну с литовским начальником Радзивиллом... Это все знают, загордились паны - глядеть тошно! Под Великими Луками Замойский едва не подрался с Радзивиллом...

Солнце играло с потоками бурлящей воды у колес мельницы. Синие стрекозы кружились над водяною пылью омута. Стрекотали кузнечики. Небо синее, ни одного облачка. Над ближней рощей низко парил орел.

Подойдя ближе к Игнатию, мельник прошептал:

- Тебе бежать надо, вот что. От нас и погони не будет. Пани София добрая... Она жалеет вашего брата. У нас бегали. Леса кругом дремучие.

Хвостов посмотрел недоверчиво на мельника. Он сам день и ночь думает о том же. Мельник будто угадал его мысли.

- Как это сделать? - наивно спросил Игнатий.

- Тебе не трудно, если ты знаешь наш язык. А коней у нас немало. Пасутся они вот тут, за мельницей. Мы поможем тебе. Мне жаль тебя: парень ты молодой, красивый, видать грамотный. Не к лицу тебе холопом быть да пленником.

Игнатий промолчал.

- Ты и не задумывайся. Теперь, после победы, у нас стало просто. Паны пируют и богу молятся. Подожди, когда у нас пир будет, да и беги.

Вечером Игнатий предстал перед пани Каменской в ее комнате, украшенной картинами и древним оружием.

Она была в воздушном белом платье, покрытом серебристыми блестками. В ее волосах на голове сияла диадема из бриллиантов. На руках сверкали перстни. Игнатий подумал: для того, чтобы только показать отцовский ларец, она слишком нарядно одета.

Ларец стоял на столе. Игнатий внимательно осмотрел его. Сказал, что позолотить ларец не представляет особого труда, и объяснил ей, что для этого нужно.

Она с рассеянной улыбкой слушала его. Ему показалось, будто она думает о чем-то другом. Действительно. Вдруг она спросила его, - женат ли он, а если не женат, не осталось ли у него в Московии невесты.

Он ответил, что ни жены, ни невесты у него нет.

В эту минуту на его лицо легли красные предзакатные лучи через открытый балкон. Он невольно закрыл лицо рукой, и вдруг почувствовал, как за шею обхватила его пани София и звонко поцеловала в лоб.

Он остолбенел, растерялся от стыда.

Она только захохотала, взяла его за руку и увлекла в соседнюю комнату. Здесь на столе сверкал хрусталь, в чашах дымилось теплое красное вино, множество всяких яств покрывало скатерть, расшитую турецкими золотистыми узорами.

Игнатий был ошеломлен роскошью обстановки, одурманен густым ароматным воздухом, вливавшимся сюда сквозь окна, и совершенно сбит с толку внезапными ласками этой незнакомой ему женщины, его теперешней властительницы.

Она приказала ему сесть за стол и выпить с ней вина. Он робко подчинялся ее приказаниям. Слегка охмелев, он не противился ее новому объятью и бесчисленным поцелуям. Опомнившись, он вскочил со скамьи, низко поклонился.

- Прости, пани!.. Отпусти меня, ради бога!

Ее лицо стало сердитым. Она топнула ногой.

- Садись! - крикнула она с таким грозным видом, что Игнатий сразу опустился на скамью. - Я головой отвечаю перед королем за тебя!

Вдруг с хохотом она стиснула его в своих объятьях:

- Пей вино! Пей! Ты мой холоп, раб!

Она поднесла ему большую серебряную чашу с вином, такую же первая выпила и сама.

- Я люблю русских! Хорошие они... и ты хороший! - хмельным смеющимся голосом сказала она. - Храбрые! Я люблю смелых.

В голове Игнатия все смешалось: "Анна", "Курбский", "Агриппина", "царь Иван"... Все закружилось хороводом.

- Игнатий... Игнатий... ты - мой раб... и я твоя... раба!.. совершенно охмелев от беспрерывных чаш с вином, шептала ему в ухо пани София.

IV

Тончайшими зелеными нитями проник лунный свет в опочивальню царицы Марии. Пахнет греческими благовониями и разомлевшими в тепле за день цветами.

Перед образами слабый огонек лампады.

Царица Мария лежит в постели, под одеялом.

Около нее в кресле сидит царь. В полумраке выделяется его расшитый золотом кафтан. Перед приходом в опочивальню царицы царь принимал в Столовой избе молдавского посла. В беседе с ним царь Иван узнал, что в Молдавии ходит слух, будто вместо Стефана Батория поляки и литовцы думают призвать на престол к себе его, царя Ивана. Та же весть дошла и до крымского хана. Он перетрусил и прислал в Молдовию письмо, в котором говорилось: "Советую полякам отнюдь не выбирать московского царя или одного из его сыновей. Он старый их неприятель. Для Польши гораздо выгоднее дружба моя и султана, их старых приятелей. Пусть они выберут кого-нибудь другого, - и я буду их другом еще больше, чем прежде".

Царь, смеясь, рассказал об этом царице:

- Дело то прошлое, но, видишь, царица, как все испугались нашего соединения с Польшей и Литвой?.. Даже и теперь им все мерещится московский государь на польском престоле. Король свейский, французский, римский папа, немецкий император и турки - все боятся нашего соединения с Польшей. Зато ныне я более, чем прежде, буду помогать господарю Молдавскому в досаду туркам.

Царица молча слушала царя.

- Что ж ты молчишь? - спросил царь.

Царица продолжала молчать.

- Недужится тебе?

- Аль ты, государь, уж и запамятовал? Дите я жду, - тихо, грустным голосом ответила она.