- То и я приметила, братец...
- О чем же он с царевичем говорил?
- Учил он царевича, как быть почитаемым в народе.
Борис Федорович покачал головою.
- А что царевич?
- Царевич... ничего. Но далеки от него мирские заботы. Он гусляра слушал, как тот молитвы разные пел. Любит царевич духовные песни. Он такой светлый делается, когда их слушает.
- Не говорил ли чего обо мне государь? - почти шепотом спросил Ирину Годунов.
- Спрашивал он: кто царевичу гусляра прислал, мы сказали, что ты, Борис Федорович. Царь тогда молвил: чего ради Борис Годунов старается царевичу разных старцев, бродяг посылать?
- Что же ты сказала?
Борис Годунов, затаив дыхание, ждал ответа.
- Я сказала государю, что, де, сам царевич любит духовные стихиры... Он сам просит присылать ему этих людей.
Борис в задумчивости сел за стол.
- Давай пиво, Ирина... Жажда замучила.
Ирина принесла большой кувшин с пивом и налила высокую серебряную чашу дополна.
- Пей, батюшка, Борис Федорович, пей, мой любезный братец!
- Неприятность за неприятностью, - сказал он, осушив до дна чашу с пивом.
- Что такое?! - испуганно спросила Ирина.
- Пошел слух по Москве, будто ученик Никиты, стрелецкий сотник Игнатий Хвостов, передался на сторону поляков и после перемирия не хочет возвращаться в Москву. Выходит, Никита изменника у себя держал, а я изменнику потворствовал, расхваливал его царю, ввел государя в заблужденье! Не дай бог, коли слух этот до Ивана Васильевича дойдет... А уж это, того и гляди, так и будет. Мои недруги помогут тому. Вот грех-то какой! Истинно, не ищи беды - сама сыщется. О, если только о том пронюхают Бельский да Юрьев, не сдобровать тогда мне, злую докуку нагонят на царя вмиг, восстановят его против Годуновых.
- А царевич Федор?! Он заступится. Я попрошу его. Не кручинься, братец, государев гнев мы предотвратим.
- Полно, Иринушка, ужели ты не знаешь нрав царя?
И словно про себя проговорил:
- Родного сына не пощадил, Ивана Ивановича, - помяни господи его во царствии твоем! - Борис перекрестился. - А уж со мной и вовсе... Чего ему? Коли дело касается измены, царь беспощаден.
И Борис Федорович и его сестра Ирина тяжело вздохнули.
- Может быть, зря болтают о том, Борис Федорович?! - спросила она. Может быть, тот Хвостов Игнатий убит?
- Кто знает, может и зря. Однако из плена, почитай, уже все вернулись, а его все нет и нет. Те, которые вернулись, видели его в плену. Жив. Здоров. А коли так - чего же ему там сидеть?
- Чудно, братец, чудно...
- То-то чудно и непонятно. А государь тоже неспроста разведывал о страннике-гусляре, неспроста и обо мне говорил. Он - недоверчив и подозрителен. Прощай, сестра!
Борис Федорович крепко поцеловал сестру и быстро вышел из комнаты. На дворе его ждала повозка, запряженная парой вороных коней.
V
Иван Колымет доложил Курбскому, что московский парень Игнатий Хвостов живет, как дома, у Софии Каменской. Он конюх на усадьбе "Стара Весь". Красавица-вдова души в нем не чает. Болтают люди, будто он полюбовником ее стал. Хорошо бы пустить по Москве слух через Петьку Сухарева об измене Хвостова!
- Вижу я, холопом он царским, верным человеком у Ивана был, да и не нарочно ли его оставили тут у нас? Не соглядатай ли? Надобно и воеводе здешнему знак дать, - мол, соглядатая нашли... Пани Каменская прячет его. Эта пани доносила на тебя, князь. Свидетелем на суде против тебя была! Не худо бы припомнить это.
Курбский молчал. Он думал: не слишком ли много чести пускать по Москве слух о переходе на сторону поляков простого, незнатного стрельца? Стоит ли ради этого поднимать шум? Колымет готов каждому человеку сделать какую-нибудь пакость, ему все равно, а князю Курбскому не к лицу вступать в борьбу с пленным холопом. Смеяться будут королевские вельможи. Другое дело - оклеветать какого-нибудь нужного царю воеводу либо боярина. Такое в прошлом бывало. Ну, а теперь... чего добьешься этим? Больше пользы приласкать юношу, привлечь на свою сторону.
- Не время и не к месту ныне мстить Каменской, Ванюха. Не такое тут дело. У каждой вдовы, у каждой красивой пани есть любовники - за это ни король, ни сенаторы на нее не рассердятся. Да и бог простит ее. В Москве пускать такой слух стоит ли? Малый человек - тот Игнашка... И царю он, не бог знает, какой слуга...
Колымет рассмеялся:
- Поздно, князь. В Москву уже поскакал от нас Яшка, наказал я ему, чтобы донес о нем смоленским людям, а те в Москву бы дали знать. Малый он или не малый, - а царю Ивану все будет досада от того!
Когда шел этот разговор, в соседней комнате стоял сельский мельник, которого для размола зерна вызвал на усадьбу Курбского Иван Колымет. Услыхав имя Софии Каменской, он стал прислушиваться к громко говорившему Колымету.
Князь Курбский выразил неудовольствие, что Иван Колымет без его ведома делает то, что не по душе князю.
Колымет резко и грубо ответил князю, что он - не раб ему и не холоп. Ранее он был дьяком в Посольском приказе, а это чин не малый. Он может думать по-своему.
Курбский побагровел и закричал на него: - Поди вон!
Колымет, обозленный, хлопнув дверью, вышел из комнаты князя. Наткнувшись на мельника, он сказал ему с раздражением:
- Чего ты тут толчешься? Не до тебя мне сегодня. Приходи завтра.
Мельник поклонился и ушел.
Почти бегом направился он по дороге на усадьбу Каменской.
Найдя в конюшне Игнатия Хвостова, мельник передал ему все, что слышал в доме Курбского.
- Меня сочли изменником! - ужаснулся Хвостов. - Что же мне теперь делать? Я - изменник?!
- Госпожа тебе доверяет... Она тебя жалеет. Но она тебя и любит. Ей не надо ничего говорить. Возьми ночью лучшего коня в ее конюшне и скачи к московскому рубежу. Он не так далеко отсюда. Скачи, не теряй времени, сказал старый мельник-литвин.
- А чтобы твой царь встретил тебя не плахой, а с приветом, возьми у меня... Там я на мельнице спрятал планы польского воеводы. В лесу хмельной пахолик потерял. Вез он планы те в Краков. В них царь найдет то, что ему нужно, и знать он будет то, чего, по мысли Замойского, царь не должен знать.
Наступила ночь. Луна то скрывалась в темных космах облаков, то снова появлялась в полной своей красе.