Выбрать главу

Итак, «шли реформы», пишет наш маститый популяризатор истории, отстраненно, невнятно, словно торопясь поскорее миновать сей (будто бы) скучный, малоинтересный вопрос и, в сущности, так и не объяснив, в чем же конкретно они заключались. Между тем даже известный западный исследователь Франк Кемпфер, которого весьма трудно заподозрить в симпатии к Грозному, вынужден признать, что первое десятилетие царствования Ивана IV было годами действительно «напряженной реформаторской деятельности»[141], когда «смелые внешние предприятия шли рядом с широкими и хорошо обдуманными планами внутренних преобразований»[142].

Молодой государь и правда хорошо запомнил все, что пришлось ему увидеть, испытать, будучи еще подростком, юношей, когда он многое уже понимал, но сделать не мог1 практически ничего. Он, наверное, помнил и гневные лица псковичей, и представителей других городов и волостей, некогда пробивавшихся к нему с челобитьями на своих наместников-воров... Теперь, взяв власть, Иван, наконец, смог ответить им всем. Одновременно с судебной реформой его правительство начало осуществлять коренную реформу управления, в том числе и местного, основу которого составляла власть присылаемых из центра представителей-наместников. С населения эти наместники собирали пошлины в свой карман и, таким образом, буквально кормились за его счет, нередко действуя в управляемых областях едва ли не как удельные князья, безнаказанно грабя народ (вспомним еще раз псковского наместника Андрея Шуйского).

Для того чтобы пресечь подобное в будущем, Иван, во-первых, со своей стороны стал более жестко контролировать деятельность наместников, создав для этого специальные приказы. Во-вторых, Судебник 1550 г., еще сохраняя сам институт «кормлений», впервые четко поставил власть столь ненавистных кормленщиков-наместников и под контроль «снизу», со стороны народа, со стороны выборных земских старост и целовальников[143]. Их участие в местных судебных разбирательствах отныне было обязательным, а это открывало «возможность борьбы против произвола наместничьего суда прежде всего черному, посадскому и деревенскому населению»[144]. В перспективе же правительство Грозного явно стремилось к тому, чтобы постепенно полностью ликвидировать власть наместников, заменив, как писал Ключевский, «коронных областных управителей» «земским самоуправлением»[145]. Факт сей подтверждается, например, тем, что уже в 1555-1556 гг. в Устюге Великом и прилегающих к нему волостях специальной царской грамотой должность кормленщика была упразднена. Из-за поборов наместника-, говорилось в грамоте, царю «от крестьян челобитья великие», а потому «мы (царь), жалуючи крестьянство... наместников и волостелей... от городов и волостей отставили»[146]. Такова была воля «тирана».

Разумеется, это нововведение царя явилось жестоким ударом для родовитых княжат и бояр, в руках которых от века находились должности наместников. Теперь их своевольству был положен предел, а за взяточничество и волокиту любого из них просто могли привлечь к суду[147] - дело для средневековой Европы вовсе не слыханное. Противодействие высшей элиты было неминуемо. Но в те же 1549- 1550-е годы Иван нанес своей аристократии и еще один страшный удар. Государем был издан указ об отмене местничества[148] - системы, чрезвычайно тормозившей развитие государства, но которую, ввиду ожесточенного сопротивления знати, удалось окончательно сломить только двести лет спустя Петру I. И цифра эта сама говорит, сколь тяжелой была начатая Грозным борьба... Решительно отвергнув прежний порядок распределения государственных должностей между претендентами в строгом соответствии со знатностью их фамилий, царь Иван запретил местничество прежде всего в армии, потребовав от своей аристократии служить «без мест». Таким образом, «монополия княжеско-боярской знати на занятие высоких постов в армии, исходя из местнических родословных счетов, ломалась, и правительство получало возможность назначать воеводами того, кого оно считало нужным»[149], что несомненно повлияло на качество командного состава русской армии.

На укрепление армии, на поддержание ее основной боевой силы - дворянства были направлены и меры, предпринимаемые правительством по обеспечению дворян достаточным количеством земельных наделов, благодаря которым они могли нести свою службу. «Аргументируя необходимость земельного «передела» (в пользу дворян), Иван указывал на то, что в годы боярского правления многие... обзавелись землями и кормлениями «не по службе», а другие оскудели, «у которых отцов были поместья на сто четвертей, ино за детьми ныне втрое, а иной голоден». В вопросах митрополиту царь просил рассмотреть, каковы «вотчины и поместья и кормления» у бояр и дворян и как они «с них служат», и приговорить, как «недостальных пожаловати»[150]. Вот почему конкретно понадобились правительству земли и ради чего решился Иван на созванном 23 февраля 1551 г. церковно-земском соборе (получившем впоследствии название Стоглавого) прямо поставить вопрос об обширных земельных владениях церкви.

Необходимо подчеркнуть: ему пришлось пойти на обсуждение этого вопроса в сложной обстановке, когда в самой русской церкви уже более полувека не затихал жаркий спор как раз о возможности или невозможности того, чтобы она владела землей. «Иосифлянам» (т.е.официальным церковным властям и прежде всего митрополиту Макарию), доказывавшим необходимость и законность существования церковного землевладения, противостояли так называемые «нестяжатели», «заволжские старцы», причем под личиной аскетической критики каковых со временем все больше стали вести проповедь люди, представлявшие интересы оппозиционной княжеско-боярской знати. Так что пожелай Иван действительно конфискации всех церковных владений, он неминуемо ослабил бы положение своего основного политического союзника.

Но в том-то и дело, что, как верный сын матери-церкви, двадцатилетний царь вовсе не намеревался отнимать у нее кусок хлеба, коим она кормилась сама и кормила, по возможности, всех, кто в этом нуждался[151]. Нет, еще до собора обсуждая вместе с митрополитам земельную проблему (да и не только ее одну, о чем свидетельствует целый перечень «Царских вопросов», подготовленных им на рассмотрение Макария), Иван шел не на конфликт, а испрашивал совета - как быть[152], ждал от церкви прежде всего понимания и поддержки. Так же, как верил он в то, что с пониманием воспримет собор и его глубоко справедливую критику внутреннего состояния церкви, невежества, пьянства, воровства и разврата, в коем погрязли тогда многие ее служители и на что указывали в своих обличениях нестяжатели. Резкие реплики Ивана об этом, сохраненные в списках постановлений Стоглава, ярко передают, как искренне горела его душа над каждым вопросом, сколь еще юношески страстно стремилась ко «всеобщему исправлению»[153].

И Ивана действительно поняли. Согласно общему приговору царя, митрополита и других архиереев от 1 мая 1551 г., включенному в перечень постановлений Стоглавого собора, архиепископы, епископы и монастыри обязывались передать государственной казне все земли, пожалованные им после смерти Василия III, т.е. во время хаоса и беззаконий боярского правления. Кроме того, они должны были вернуть старым владельцам - дворянам и крестьянам - поместья и черные земли, отнятые за долги или «насильством». Наконец, впредь закон запрещал церкви приобретать новые земли «без доклада», т.е. без согласования с властями[154]. Всем же остальным церковным владениям гарантировалась неприкосновенность. Так была решена острейшая проблема, решена совершенно без крови и без потрясений, совершенно парламентским, как сказали бы теперь, методом, с помощью объективного анализа и взаимных мудрых уступок...

Но, стремясь выискивать лишь негативные моменты, Эдвард Радзинский, упоминая мельком о Стоглавом соборе, изобразил дело так, словно был это не большой, сложный и откровенный разговор-обсуждение царя со своим высшим духовенством наиболее животрепещущих вопросов светских и церковных, но всего только очередная стычка властолюбивого Ивана с иерархами, которые «изводили его уловками и, главное, не боялись его гнева». Сей эпизод книги «блещет» просто полным невежеством автора, особенно сцена, описывающая, как «царь потребовал у церкви отдать землю», а потом «в нетерпеливом бешенстве хотел обличить иерархов - Сильвестр не дал», стал отговаривать Ивана, призывать к терпимости... Да будет известно уважаемому писателю, что по своим взглядам, как явствует из документов, поп Сильвестр был близок как раз к нестяжателям, т.е. к противникам официальной церкви, резко критиковавшим ее и выступавшим за полный отказ ее от земельных владений. В силу именно таких убеждений Сильвестр вряд ли мог выступить в роли защитника церкви перед Иваном, как это нарисовано в тексте книги богатой фантазией автора. К сожалению, его яркие картинки, подающие Сильвестра чуть ли не главным деятелем собора, который будто бы вновь «смирил» (пока!) Грозного царя, совершенно не подтверждаются тем реальным (и общеизвестным!) соотношением политических сил существовавшим на Стоглавом соборе 1551 г. А оно было таково, что действительно, принимая участие в работе собора и даже подготовив (как полагают историки) целый ряд вопросов для соборного обсуждения, «нестяжатели» находились там все же в явном меньшинстве и ощутимого успеха достичь не смогли.