Не успело завершиться вооруженное противостояние католиков и гугенотов в la belle Franзe, как началась так называемая Джелялийская смута в Османской империи, из которой страна выбралась с большим трудом и серьезными потерями (и ведь можно провести параллели между этой смутой и Смутой русской – местами сходство происходящего будет просто поразительным). Следующей на очереди оказалась Священная Римская империя, в которой приглушенный к середине минувшего столетия религиозный конфликт вновь разгорелся и в 1618 г. перешел в открытую стадию, положив начало печально знаменитой Тридцатилетней войне 1618–1648 гг. Завершающая стадия этой войны совпала по времени с началом Великого мятежа в Англии и Хмельниччины в Речи Посполитой (в которой восстание запорожских и реестровых козаков и хлопов плавно переросло в знаменитый Потоп, едва не приведший к первому разделу польско-литовского государства).
Неспокойно было и на другом конце континента. Минский Китай, который в первой половине XV века окончательно перешел к политике самоизоляции, к исходу XVI столетия вступил в пору очередного острого социально-экологического кризиса[24], последствия которого были катастрофичны. Крестьянские войны, вторжение маньчжуров, падение династии Мин, голод и эпидемии опустошили Китай и надолго ввергли его в пучину хаоса и анархии. В соседней Японии XVI век прошел под знаком нарастающего соперничества влиятельных провинциальных князей-дайме, которое по традиции очень быстро приобрело форму многолетней войны всех против всех (сэнгоку дзидай), и в начале следующего столетия эта усобица завершилась установлением в Японии власти сёгунов из новой династии Токугава. Наконец, в Центральной Азии и на индийском субконтиненте ситуация в «долгий XVI век» тоже не может быть названа безмятежной – бурные события, войны и социальные движения не оставили стороной и эти регионы.
Одним словом, время, в котором пришлось жить и действовать нашему герою, никак не может быть названо спокойным, а вот грозным поименовать его можно легко и непринужденно. Ведь и Россию в этот долгий век никак нельзя было назвать островком спокойствия и благолепия в этом бушующем океане. Общие тенденции развития не могли не миновать и ее, тем более что она вовсе не была такой же замкнутой и самоизолировавшейся от внешнего мира, как минский Китай. Конечно, московское общество в эпоху «долгого XVI века» существенно отличалось от западноевропейского, в особенности если сравнивать его с наиболее развитыми регионами Европы, а не с ее захолустьем. Однако и в нем, при всей его консервативности и традиционализме, постепенно вызревали новые явления и формировалось новое мировоззрение – можно согласиться с мнением отечественного исследователя Л.Б. Сукиной, именовавшей эту эпоху «поздней осенью русского Средневековья» (указав при этом на то обстоятельство, что схожие процессы, на наш взгляд, породили уже упоминавшиеся выше протестантскую Реформацию и католическую Контрреформацию)[25].
Примечательно, что, говоря о русском «долгом XVI веке», нельзя не отметить, что его деление на «половины», «золотую» и «серебряную», в общем довольно точно совпадает с делением, предложенным Ф. Броделем. Согласимся с тем, что точно так же, как по отношению к той же Англии или Франции можно сказать, что Россия времен Ивана III и даже Василия III – это совсем не та Россия, которая будет при Иване IV. И даже Россия в 1547 г., в начале самостоятельного правления Ивана Васильевича. Больше того, Россия в 1583 г., в конце жизни Ивана Грозного, и Россия в начале его самостоятельного правления при всей их схожести – все же несколько отличаются друг от друга, не говоря уже о том, что будет после. Своими действиями Иван явно порушил «старину», сам того не желая (можно ли сказать, что он попытался, и в каком-то смысле не без успеха, осуществить в России «консервативную революцию»?). Попытки же вернуть ее, предпринятые после его смерти «сверху», в конечном итоге в немалой степени поспособствовали наступлению Смуты начала XVII в., которая до основания потрясла и Русское государство, и русское общество. Консервативная реакция, наступившая после Смуты, всеобщее стремление восстановить привычный досмутный порядок вещей, в конечном итоге не имела успеха – да, внешняя форма как будто была восстановлена, но вот внутреннее содержание оказалось уже иным. И, естественно, что подспудное ощущение того, что окружающий мир изменяется, и явно не в лучшую сторону (причем эти ощущения явно присутствовали в коллективном сознании как всего русского общества, так и отдельных его «чинов» – освященного, служилого, торгового и земледелательного), не могло не породить и соответствующей реакции. Особенно бурный характер она принимает в XVII в. при первых Романовых («соляной бунт» 1648 г. и серия городских волнений конца 40-х – начала 50-х гг., «чумной бунт» в Москве в 1654 г., «медный бунт» и Раскол, Разинщина свидетельствуют сами за себя). Стрелецкий бунт 1682 г. как бы подвел черту под начавшимся в 1453 г. со смертью Дмитрия Шемяки русским «долгим XVI веком», став преддверием новой эпохи (хотя степень ее новизны, как считает американский русист Н. Колл-манн, вряд ли стоит преувеличивать[26]).
24
О концепции китайских социально-экологических кризисов см.:
25
См.: