– Батюшка-государь! – сказала Анастасия. – Велика власть твоя, и сердце твое любовью к государству напоено. Побереги себя, не будь подобен огню, себя сжигающему. Бог мудрее нас. Он укажет своему помазаннику путь в делах земных.
Иван нахмурился.
– Огонь для того и есть, дабы гореть. Земной правитель повинен до смерти стоять за родное дело. Бывают дни, когда хотел бы я обратиться в сыроедца-волка, чтобы загрызть своих благодетелей. Вот была бы потеха! Нет такой казни, коя могла бы достойною наградою быть многим из них...
На губах Ивана мелькнула злая улыбка.
– Что ты, батюшка! Христос с тобой! – испугавшись, замахала на него руками Анастасия. – Помолись Господу Богу... Да простит он тебя!..
– Ну, вот ты и поверила!
Тяжело поднялся с своего места Иван. Постоял в раздумье перед иконами, а потом порывисто осенил себя крестом, земно поклонился иконам.
– Экие мысли! Прости, Господи! Смягчи, владыко, гнев мой!
И, обратившись к жене, мягким голосом сказал:
– Бойся, Анастасия, толкать меня на убогий, прискорбный путь. Не отвращай меня из жалости от более достойной дороги. По ней прошли мой дед и отец со славою.
– Но ведь ты, батюшка, не снесешь обид и опасностей... Тебя погубят!
Анастасия опустила с постели ноги, взяла мужа за руку:
– Не сердись, государь! Это я так...
Она была прекрасна в эту минуту. Иван прижал ее руки к губам. Затем отошел от нее и, отвернувшись к окну, тяжело вздохнул.
– Помогай! Не по душе мне место малое, место тихое... Неужто до сих пор ты не поняла меня? Помни: царица ты! Нам ли с тобой бояться обид? Пустое! Бог требует возвеличить и прославить дело рук моих предков. Могу ли я довольствоваться помыслами честолюбцев? Не они ли у одра моего, в дни недуга минувшего, хватались за скипетр, бороды друг другу драли из-за первенства? Я не забыл. Помню! Дивуюсь, Анастасия! Ужели ты забыла? Не случилось бы ныне того, что прежде, чем я на них руку подниму, умертвят они нас с тобой?! Господь помешал им однажды. Помнишь? Я остался жив, выздоровел. Но если бы умер? Они истребили бы друг друга и сгубили бы родину. Один мужик сказал мне: «Царь да нищий – без товарищей». Но так ли это? Нет! Я велел выпороть мужика. Больно было слышать такие слова. Не товарищей, так слуг верных царь всегда волен иметь.
Он быстро зашагал из угла в угол по комнате.
– Не тоскуй, царица! Рушится упрямство поганое!
Расстегнул ворот у рубахи, прислонился к косяку окна.
– Душно! Демон давит!.. Ох!
Царица вскочила, накинув на себя голубой шелковый халат.
– Молись, молись, Иванушка! Не думай! – прошептала она, набожно сложив руки на груди. – Стань на колени!
Иван вытянулся во весь рост.
– Не страшись! Найду я в себе силы держать ответ перед Богом и народом. Найду силу, чтоб раздавить непокорных!
Анастасия испуганно сказала:
– Грешно, батюшка, не гневи Господа, послушай меня!..
– Я – Божий слуга на земле. Они – мои рабы! Не должны ли они молиться за Божьего слугу? Они будут послушны мне, а я их послушание принесу в дар всевышнему. Я очистил монастыри от блуда, пьянства и лихоимства, очищу и души ближних слуг от лицеприятия и гордыни... Я поклялся в том святой троице и не нарушу клятвы. На площади дал я народу клятву – в строгости и справедливости судить и стоять за государство. Помнишь? Я не нарушу клятвы.
Анастасия глядела на мужа, и ей жаль было его. Она никогда не была за него спокойна. Ей всегда казалось, что вот-вот с ним должно что-то случиться. Он как бы искал опасностей, шел навстречу грозам.
– Не разумно умереть, не испытав всех сил своих!
Иван словно не видел жены и думал о чем-то другом, а не о том, о чем шел разговор. Глаза его загорелись. Очнувшись, осмотрелся кругом подозрительно.
– Никого нет? Да! Да! Ложись! Буду молчать. Язык не должен забегать вперед. Какая ты красавица! Только зачем ты такая хворая! Тебе сила тоже нужна. Ведь и ты им не люба. Сильвестровы прислужники сравнивают тебя с царицею Евдокией, гонительницей Иоанна Златоуста...
Раздался стук в дверь.
Иван вздрогнул, отшатнулся от жены. На носках подошел к дверям, приставив глаз к потаенному оконцу. Стук повторился.
– Входи! – строго сказал царь.
– Батюшка-государь! Дозволь молвить слово холопу твоему! – низко опустив голову, произнес постельничий Игнатий Вешняков.
– Говори.
– Из Нижегородского уезда пришли мужики.
– Чьи?
– Колычевские. Их отбил Грязной у стражи князя Старицкого.
Лицо Ивана Васильевича потемнело.
– Стража князя Владимира Андреевича перехватила колычевских мужиков? – тихо и грозно спросил царь.
– Так, великий государь! Они не хотели допустить беглецов пред твои царские пресветлые очи. Василий Грязной со стрельцами отбил.
– Слышишь, Анастасия? Братец-то мой какой храбрый. Колычевских мужиков полонил!
– А зачем то ему?
– Со словом на своего боярина шли они на государев двор, царица-государыня!
Царь отошел к окну, чтоб не было видно его волнения. Глубоко вздохнул.
– Обласкайте странников с пути-дороги, накормите, напоите их, а от нашего двора – никуда! Держите с милосердием. Явите пристойное. Ступай с богом.
Поклонившись до земли, Вешняков удалился.
– Увы, – покачал головою Иван. – Упорствуют князи. Стоят на дороге. Трудно Володимиру отказаться от того, что задумал он. Простил я его, но веры у меня нет ему. И почему Володимиру быть царем? От последнего сына моего деда родился он. Андрей Иванович не был наследником. Мой отец, Василий, наследник деда Ивана. Какая же вина моя перед ним? А он и по сие время в обиде на меня и бояр, что отреклись от него.
Большой, сильный Иван наклонился над женой, прошептав:
– Не быть по-ихнему... И я не сплю. Все перед царевым судом будут равны... Рабы Божии станут моими рабами. И бояре, и князи, и дворяне, и мужики. Так будет!
Иван тихо рассмеялся, поцеловал жену.
Из соседней светелки к нему подбежал маленький курчавый мальчик. Стал играть серебряными бляхами на халате. Это – трехлетний царевич Иван. Сегодня отец подарил ему крохотный железный шлем – не потешный, а заправского дела. Царь надел его на головку ребенка и с улыбкой стал любоваться сыном.
– Ты воин? – спросил он мальчика.
– Я матушкин! – храбро ответил тот.
Царь добродушно рассмеялся. Анастасия, лежа в постели, тоже засмеялась.
– Благодари отца! – сказала она царевичу.
В ответ на это ребенок низко, чуть не свалившись с ног, поклонился отцу.
– На войну пойдешь? – спросил отец.
– Пойдешь... – ответил царевич.
– На Крым аль на Ливонию?
– Пойдешь на... – мальчик растерялся и убежал опять в свою светелку.
Царь засмеялся:
– Царевич и тот скрывает свою мысль...
– Полно, государь!.. – улыбнулась Анастасия.
* * *
В нижних покоях Вешнякова поджидал Грязной.
– Ну, как встретил ту весть государь? – шепотом спросил он спустившегося вниз товарища.
– Спокойно. Осилил гнев.
– А сказал ты...
Не успел Грязной договорить, как на лестнице послышались тяжелые шаги царя.
– Тише! – сжал руку Грязного Вешняков.
Царь сошел вниз и удивленно остановился против Грязного.
– И ты здесь?
– Здесь, великий государь! – молвил Грязной, став на колени. – Прошу прощенья, что дерзнул я прийти без твоего, государева, зова.
– Поднимись! Слушай! Изловите начальника стражи князя Старицкого. Поймайте его в ночное время, хитростью завлеките.
– Слушаем, государь!.. Слово твое царское для нас то же, что слово Божье, милостивый батюшка! Что прикажешь, то и сделаем. Ни отца, ни матери не пощадим, коли к тому нужда явится...
Слова Грязного понравились царю. Он похлопал его по плечу.