«Ох, Ванюша, сам понять не могу, а только сердце екает».
Еще повертели, да уж темно стало, пошли чаи допивать да ложиться спать. Галантерею, однако, с собой взяли, чтобы хозяину соблазна не вышло.
Легли спать и проспали полночи. Да вдруг как жахнет. Вскакивают оба, чуть дурно не стало. В том углу, где галантерею расположили, дым разноцветный светится, а в нем полуголые мужики скачут, лица, как у зебр, полосатые, гогочут жеребцами, визжат всяк на свой лад, и гром железный гремит. А один лупит себя кулаком в грудь, сам весь цепями обмотан и кричит отчаянно: «Я не я, и корова не моя!»
В общем, чистый конец света.
Данило обмер весь, пал с лавки ничком и пополз по-пластунски, как под пулеметным огнем, к печке, где Иван лежит, стал на колени и кричит: «Спасай, Ваня, я чертей к нам в избу принес!»
Ивану в первый момент спросонья тоже не по себе стало. Потом смекнул, что дело тут нечисто: скакать скачут, а стол не сворачивают. Он Даниле и говорит– «Данилушко, не горюй, так это не черти, а одна видимость; вот как кум Родион давеча про ученого рассказывал».
Успокоил Данилу, смотрят представление. Черти покричали-покричали, да назад, в коробку и убрались. Опять тихо стало. Данило сидел-сидел, как плюнет:
«Одно слово – галантерея!»
«Да ведь ты сам, Данилушко, говорил – раз люди сделали, так не может быть, чтобы зря. Вот нам эта штука и случилась, чтоб мы поняли – зачем она в мире нужна».
На следующий день долго они с галантереей возились, но орешек крепкий. Не хотят черти из коробки вылезать. Пошли Иван с Данилой потом – к вечеру – по грибы, вернулись поздно, про коробочку то и забыли. Ночью опять просыпаются – крик, гвалт, черти по двору скачут. За голову схватились – а ну хозяина напугают, вдруг от удивления заболеет. Бегом на двор, а на дворе прямо цирк. Черти под деревом выкобениваются, а у сарая хозяин на корточках сидит – смотрит. А потом как захохочет, повалился на землю, за живот держится. Кончили черти свой хоровод, хозяин ждет – еще хочет. А черти и носа не кажут. Тогда хозяин забурчал что-то себе под нос, сел к коробке и начад там что-то шебуршать – глядь, и опять все зашумело, закричало, Он опять сидит, хохочет. И только черти устанут, он опять их из коробки выгоняет – пляшите, дескать. Потом коробку взял, и с довольным бурчанием поволок к себе в лес.
Переглянулись Иван с Данилой, и тоже довольные спать пошли. Нашлось и галантерее дело – хозяина веселить, да, верно, и не только хозяина, а всю лесную братию.
Лежат Иван с Данилой, засыпают, представляют себе – сидит сейчас на полянке разный лесной народ, а перед ними черти пляшут, как в театре. Потом Данило говорит:
«Иванушка, а, Иванушка…»
«Что, Данилушко?»
«А вот я все думаю – как же ты совсем чертей этих не испугался? А вдруг бы они настоящие были?»
«Да нет, Данилушко, черти на самом деле все как один видимость. Мы им, если их испугаемся, сами силу даем. А не дать им силу – так они и есть одна галантерея».
Возвращается Иван из леса, видит – Данило сидит у дерева, смотрит вокруг и плачет.
«Что с тобой, Данилушко?»
Тот слезы стирает, улыбнуться хочет – не выходит.
«Не получится, Ваня, у меня об этом сказать, да ведь и ты все видишь. Стоят деревья вокруг, солнышко заходит – и не могу, плачу, душа из меня прочь рвется. И сам думаю – куда рвется? А вон, видишь, облака наверху белые какие, да как высоко – и такое у меня понимание, когда гляжу на них, что мы с домом родным разлучены. Словно бы там мы должны быть, а не здесь. Да и есть мы, наверно, там, а здесь только часть наша ходит, как в командировке. А опущу глаза – деревья любимые стоят, трава растет, дом наш стоит – каждое бревнышко свое, каждую веточку на дереве, как ребенка, готов на руках таскать, росой отпаивать – и как будто вот все оно, под руками – ан нет, отделено от нас и как будто обреченное какое, только ему до этого и дела нет, оно с этим званьем на свет выросло – а у меня внутри все переворачивается. А ведь красотища какая – век бы всю эту землю на руках носил, целовал, да к сердцу прижимал. Вот поверишь, нет, Ваня, умереть захотелось, самому в землю эту лечь, лишь бы только она через это живой осталась, от нас не отделенной, чтобы мы ее, как свое тело, чувствовали, а она – нас. А как вместе на все гляну – и небо тут, и земля, и я посередине сижу – то и вообще ни одного слова про это не выдумано – только слезы из глаз. И горе в этом себе чувствую неизведанное, и сладость в этом несказанная, и тесно сердцу в теле моем, хочет оно со всем этим миром слиться и обнять его».
Замолк Данило, слезы на щеках, руками виновато разводит, на Ивана, как на мать родную, смотрит с просьбой:
«Прости, Ваня, видишь – не сказать мне обо всем этом».
Обнял Иван Данилу, к груди прижал – пусть плачет, надо ему. Стоят, а под ногами земля, вокруг деревья, а над ними небо. И нечего тут больше сказать.
А то вдруг приехали к Ивану с Данилой индийские йоги. Один ногу за ухо засунул, другой ходит узлом завязанный, третий сердце остановил и все время электрические лампочки жует. Остальные еще пуще и все при этом в чалмах, голые и намазаны подсолнечным маслом.
Главному лет пятьдесят, носят за ним раскладушку, раскладушка вся гвоздями утыкана – так он, прежде чем сесть, по гвоздям пальцем проводит, чуть что не так – хлобысть слуге по лбу, зачем, дескать, дал гвоздю притупиться. И пока тот гвоздь обратно не заточит – ни за что не сядет.
Иван с Данилой тоже в грязь лицом не ударяют, быстро белую скатерть на стол, орешки разные да ягодки – встречают зарубежных гостей.
Сели за стол, ведут умные беседы. «У нас, в Индии, главный рассказывает, все давно уже вышли в астрал. Редко кого на улице встретишь, да и те приезжие. Теперь выводим в астрал коров. Думаю, что к концу столетия перевод коров будет окончательно завершен. Тогда начнем новую жизнь».
А йоги все нагнулись над столом, пьют носом чай и кивают – все, дескать, так и есть.
«А еще, продолжает главный, есть у нас великая река Ганга. Мы у нее соединили начало с концом, теперь течет по кругу. Построили священную электростанцию с вечным двигателем. Теперь расставляем по всей стране магнитофоны, чтобы из-под каждого камня звучал магический слог Ом…»
Йоги как один продолжают носом хлебать чай, а ртом мычат – Ом, дескать.
«А еще, говорит главный, совершенно преодолели сопротивление материи. Можем вверх ногами проходить сквозь каменную стену…»
«А сквозь деревянную?» – спрашивает Данило.
«Запросто, говорит главный, где тут у вас стена?»
Показали им стену сарая, они вверх ногами сквозь нее прошли и исчезли – наверно, в астрал. Главный на прощание оставил визитную карточку с рабочим телефоном. На карточке написано:
ГУРУ ШРИ МАХАБРАХМАН
ЕВДОКИМ ПЕТРОВ.
Поглядели Иван с Данилой на карточку, пожали плечами и отдали на всякий случай хозяину. Ему тут виднее.
Налетело на солнце облачко. Сделалось в природе пусто. То есть не пусто, а как бы затаенно. Деревья и трава – все свои секреты при себе держат.