В посаде сразу узнали великого князя.
— Православные, — зычным голосом радостно закричал кто-то из суетившихся возле пожара. — Са-ам го-осу-дарь при-и-стиг!
— Государь пристиг! — загремело крутом.
Но сейчас же все смолкло, прекратили враз и звонить в ближайшей церкви. Следом перестали бить в колокола и на прочих посадских звонницах. Знали все, что государь требовал этого, дабы не было лишнего страха и суматохи от тревожного звона и слышней были бы распоряжения государя и его слуг.
Вся стража государева по приказу его разбилась на две части: на ведерников и топорников. Ведерники выстроились в две двойные цепи, начиная от реки и до самого пожарища. Одна такая цепь из рук в руки передавала ведра с водой от реки тем, кто тушил огонь вокруг горящих хором; эти же, вылив воду куда надо, пустые ведра передавали другой цепи, которая с рук на руки быстро отправляла их к реке, где черпальщики наполняли ведра и передавали в первую цепь. Так они работали непрерывно, не давая загораться огню на новых местах около пожарища.
Меньшая часть стражи государевой, топорники и часть ведерников вместе с великим князем и княжичем устремились к заборам и к загоравшейся уже бане.
— Руби, разметывай забор! — громко приказал государь и первый начал рубить плахи в заборе меж пылающими хоромами и баней.
Народ хлынул на помощь княжой страже, и вмиг забор был весь растащен…
— Ведры сюды! — крикнул государь. — Заливай плахи и головни! Теперь мыльню руби, раскатывай по бревнушку…
Более двух часов работал государь во главе своей стражи и всех посадских людей. Были за это время разметаны все заборы, бани, хлевы, амбары и прочие постройки, через которые огонь мог перейти на соседние хоромы и службы их. Только одни хоромы Логинова все еще пылали, но столб пламени от них все снижался и тускнел, и вдруг они с глухим грохотом рухнули. Огромный клуб огня, сверкая искрами, вырвался вверх, будто оторвался от земли, и погас. Густой едкий дым повалил от догорающих бревен, и сразу потемнело и похолодало кругом. Только угли рдели повсюду багровыми отсветами, и выбивались кое-где обрывки желтого пламени или перебегали синие огоньки.
— Заливай пожарище! — крикнул великий князь, отирая с лица пот. — Все бери ведры, становись в цепи! Заливай, дабы вновь не разгорелось…
Сразу кругом, во всех концах, загремели и зазвякали ведра. Новые цепи ведерников, одна за другой протягивались от пожарища к реке. В цепи становились мужики, женки и даже подростки, и все спешили на помощь ведерникам из княжой стражи. Не прошло и четверти часа, как с пожарища еще гуще повалил дым, смешанный с паром от воды, непрерывно лившейся на догоравшие бревна и угли.
Великий князь и княжич сели на коней, и государь, сняв шапку, перекрестился и крикнул:
— Помог Господь! Сбили огонь! Гляди, не давай загораться вновь! — кричали кругом, продолжая заливать пожарище.
Княжая стража, садясь на коней, подъезжала к великому князю и строилась возле него. Княжич с восхищением смотрел на отца и гордился им. Иван Васильевич заметил это, и его сердце радостно забилось.
— Притомился, сыночек? — ласково спросил он, когда они въехали снова на плавучий мост.
— Нет, — ответил княжич, сияя от отцовской ласки, — яз ведь токмо ведры порожние к реке подавал…
— И то добро, — одобрил Иван Васильевич. — Ежели ты благо будешь деять народу, он тобе во всем поможет, живота не щадя, и не токмо на пожаре или на войне, а и во всех делах государевых…
Того же месяца ноября в тринадцатый день приехал на Москву рукополагаться Феофил, нареченный архиепископ новгородский и псковский. Сопровождал его великий поезд из знатнейших новгородских людей и большой обоз с подарками государю, митрополиту и всем, кто полезным быть может.
Обо всем этом на другой день утром сообщил великому князю за ранним завтраком Данила Константинович.
— Пошто ране о сем мне не сказали? — молвил сурово Иван Васильевич.
— Ночесь прибыл владыка-то новгородский поздно, уж след ужина. Остановился на подворье у митрополита.
Дворецкий налил вина в чарку государя и добавил:
— Тут уж у меня ожидает приказа твоего отец дьякон от владыки Феофила.
Иван Васильевич выпил вина и, закусывая копченой стерлядью, сказал:
— Позовешь его сюды к концу завтрака. Пошто послан-то?
— Сказывает, о новгородском владыке…
— Добре, — прервал дворецкого Иван Васильевич и перевел речь на другое. — Утресь, Данилушка, яз до завтраку с башенки-смотрильни видал, много что-то в садах[21] моих народу. Что там деется?
21
Сады Ивана III тянулись от Китайского проезда и южнее Маросейки до нынешнего Курского вокзала. Память о них — Старосадский переулок.