Можно согласиться с мнением целого ряда исследователей, что ядром социальной философии Ильина является проблема человека, а основным «предметом» осмысления – обновление духовных основ человеческого бытия. Дух, духовность – всепоглощающая тема в философских исследованиях Ильина, поскольку лишь на путях внутреннего самосовершенствования человека он видел возможность улучшения социально-политических условий жизни. «Если русская философия хочет еще сказать что-нибудь значительное, верное и глубокое русскому народу и человечеству вообще…. она должна стать убедительным и драгоценным исследованием духа и духовности»[12].
Заметим здесь, что отличительным признаком позиции Ильина является то, что у него дух и инстинкт не противопоставляются друг другу. Он отходит от традиционного русского религиозного представления об антагонизме в человеке сил инстинкта и духа. «Человеческий дух есть дух инстинкта, а человеческий инстинкт есть инстинкт духа»[13].
Противопоставление их друг другу неправомерно. Вместе с тем дух человека занимает первенствующее положение. По Ильину, «дух есть высшее естество инстинкта, а инстинкт есть элементарная, но органически целесообразная сила самого духа»[14].
Дух или духовность – это то, что придает жизни высший, метафизический смысл. «Где-то в глубине бессознательного живет священная способность человека отличать лучшее от худшего, предпочитать именно лучшее, радоваться ему, желать его и любить его. С этого и начинается духовность человека, в этом и состоит жизнь духа»[15].
Здесь мысли Ильина явно созвучны идеям Канта, который утверждал, что различение человеком добра и зла не обусловливается воспитанием или образованием и что оно является фактом нашего разума. Инстинкт остается в биологическом отношении великой силой человека, но в социальном плане он обретает себя лишь, «когда в нем просыпается око духа и когда он, пробудившись, становится определяющим, ведущим и облагораживающим началом жизни»[16].
Инстинкт человеку жизненно необходим, он вечен со своими страстями и притязаниями. Но его притязания должны иметь предел в личном духе как силе человеческой личности, придающей смысл и назначение жизни.
Духовная жизнь присуща человеку от природы, но дана в зачатке и именно человеку дано развивать и обогащать ее содержание. Дух ведет к творчеству, к постижению высших и последних вопросов бытия. Но духовность не определяется и сознанием, ибо «сознание есть не первая и не важнейшая ступень жизни, а вторичная, позднейшая и подчиненная»[17].
Человек несводим к сознанию, мышлению, рассудку. Сущность человеческого существа превосходит эти понятия. М. Шелер писал так: «Человек столь широк, ярок и многообразен, что все его определения оказываются слишком узкими»[18].
Дух составляет внутреннюю субстанциональную природу человека, где душа и дух не противостоят друг другу. Душа есть основа, начало жизни духа, есть носитель духа. Высшее благо для Ильина – это деяния духа, направленные на познание истины, создание красоты и творение добра.
Человечество, по мнению Ильина, условно можно разделить на две категории. Одна живет стремлением к наслаждениям или пользе, другая – духовной жизнью, не замыкаясь на материальном, пытается понять предназначение и смысл своего существования.
Позднее Э.Фромм оттенял это положение дихотомией – «иметь или быть». За душу человека борются оба эти принципа. Принцип «иметь» имеет биологическую инстинктивную основу, принцип «быть» духовную, жертвенную. Для Ильина понятие духа не равнозначно душе. Душа для него «лишь реальная потенция духа», комплекс психических переживаний. Дух – выше, он «творческая сила души», те переживания, которые человек признает основными, то, «что человек признает высшим и безусловным благом»[19].
Отсюда следует, что духовность – это некое обретение в душе определенного уровня внутренней жизни, испытываемое человеком как лучшее и высшее не только как субъективно им ощущаемое, но как объективно главное и ценное. «Дух это то, что объективно значительно в душе…»[20]
Дух для Ильина «миропреобразующая сила», внутренняя форма человеческого бытия, имеющая онтологический смысл и жаждующая самоосуществления, которое для нее самоценно.