В течение нескольких месяцев готовился грандиозный карательный поход, целью которого было очистить от «измены» колоссальную область, лежащую к северу — северо-западу от Москвы. Реализация царского замысла оставила России самую глубокую рану из всех, нанесенных опричниной. «Северная экспедиция» стала апогеем террора и породила у западных соседей патологическую боязнь «Московита», ярко отразившуюся в брошюрах и «летучих листках» того времени.
В промежутке от декабря 1569-го до марта 1570 года опричная армия совершила экспедицию по «петле» от Москвы через Клин, Торжок, Тверь, Новгород Великий и Псков — к Старице. Всюду опричные отряды сеяли разорение и убийства. Города подверглись страшному грабежу. Бесстыдного разграбления не избежали и храмы. Государь велел забрать даже колокола по церквям и монастырям. Пленников, размещенных в населенных пунктах по ходу опричной экспедиции — литовцев, полочан и татар, — истребляли. В Новгороде Великом государь остановился надолго, занявшись расправой над богатым посадским населением и распустив команды опричников по новгородским землям. В Москву отправились длинные обозы с награбленным имуществом…
Русские летописи и рассказы иностранцев полны кровавых картин новгородского разгрома. Особенно богата ими так называемая Новгородская третья летопись: «Пойде с великою яростию и злобою в Великий Новгород государь царь и великий князь Иоанн Васильевич, всея России самодержец, и пришед, сташа на Городище, за два поприща от Великого Новагорода; и владыку Пимена сведе к Москве, а бояр многих погубил и всяких людей различными муками, многие тысящи погубил. А игумена Антониева монастыря Геласия убил, и многих иных игуменов и иноческого чина многими муками замучил. И колокол у святой Софии благовестник большой снял… в нем же 500 пудов весом, и к Москве свезе в Слободу Александрову, и йнамнога различного узорочья в церквах Божиих взял, и иконы чудотворные и драгие сосуды священные свезе к Москве».
Новгородское летописание «дарит» некоторые подробности «различных мук», коим оказались подвергнуты горожане. Вот характерные места из летописного текста: забрав казны архиепископа Новгородского Пимена и разграбив городские храмы, включая монастырские, «сам… государь с царевичем [Иваном] поеде на Городище, и приехав, повелел приводить… владычных бояр и иных многих служилых людей, и жен их и детей. И повелел их пред собою… люто и безчеловечно различными муками мучать. И по многих неисповедимых горьких муках повелел государь телеса их некоею составною мукою огненною поджигать. И своим детям боярским повелел тех мученых людей за руки и за ноги различно тонкими ужищи привязывать по человеку к саням конским[68] и быстро влещи за саньми на великий Волховский мост и… метать в реку Волхов. А жен их и детей, мужеский пол и женский, младенцы с сущими млекопитаемыми… повелел государь привозить на Волховский мост и возводить на высоту… И вязаху за руки и за ноги… назад, а младенцев к матерям вязаху, и с великой высоты повелел государь метать их в реку Волхов. А иные дети боярские и воинские люди… в малых судах ездяху по Волхову со оружием и с рогатинами, и с копьями, и с топорами, и с баграми, — и кто всплывет наверх воды, и они прихватывая баграми, людей копьями и рогатинами прободающе и топорами секуще, во глубину без милости погружаху…».
Летописец относится к царю как к живому орудию гнева Божия. Наравне с «гладом, мором» или, скажем, «нахождением иноплеменников». Поэтому самые страшные сцены новгородского разгрома на страницах летописи получают истинно христианское, смиренное заключение: «И таково горе и мука бысть от неукротимой ярости царевы, паче же от Божия гнева, грех ради наших…» Но речь идет не об измене — а именно ее Иван Васильевич инкриминировал новгородцам, — нет, летописец уверен, что его город оболгали перед царем злые «наушники». Речь идет о грехах, совершаемых по всякий день всяким христианином, ибо безгрешных христиан нет…
Масштабы псковского разорения не столь велики. По сообщениям ряда источников, как иностранных, так и русских, царя напугали укоризны местного юродивого Николы или Микулы; устрашенный монарх пощадил город.
В связи с новгородским «изменным делом» казнили также крупного военного администратора боярина Василия Дмитриевича Данилова и несколько человек из его окружения.
Количество жертв «северного похода» исчисляется тысячами. Повествовательные источники сообщают о десятках тысяч, но строго документированные потери составляют около 2500–3000 человек. Все, что было сверх этого, — а сомнений в том, что погибло больше людей, не испытывает никто из историков, — величина гадательная. Но даже 2500 для одного Новгорода — страшная цифра! Если бы всех жителей города построили в одну шеренгу перед стенами и зарубили каждого десятого, результат оказался бы именно таким. Царь подверг город децимации, подобно тому, как в языческом Риме наказывали бежавший с поля боя легион.
Причина нанесения удара именно по Новгороду вызвала у исследователей дискуссию. Еще менее понятны резоны, заставившие Ивана Васильевича придать разгрому северных областей столь чудовищные формы.
По мнению автора этих строк, причина лежит на поверхности. Русский народ того времени, молодой, полный энергии, отличался от будущих поколений, живших в XIX и XX веках. Он был прежде всего намного «моложе» в цивилизационном отношении. И, следовательно, для русских того времени являлось естественным сопротивляться притеснению; в первую очередь это относилось к любому нарушению церковных устоев и любой репрессии против добродетельного архиерея. Печальная судьба митрополита Филиппа — уже достаточное основание для бунташных настроений. Омерзительное отношение опричников к храмам и их безнравственное поведение могли подтолкнуть к бунтовским настроениям и даже к откровенному вооруженному мятежу.
Некоторые свидетельства источников позволяют предположить, что активное вооруженное сопротивление опричному войску оказывалось. В частности, немец-опричник Генрих Штаден пишет: «[Фёдоров] был вызван на Москву; [здесь] в Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу [Фёдорову]. Села вместе с церквами и всем, что в них было, с иконами и церковными украшениями — были спалены. Женщин и девушек раздевали донага и в таком виде заставляли ловить по полю кур… Великое горе сотворили они по всей земле! И многие из них были тайно убиты» (курсив наш. — Д. В.). Историк В. И. Корецкий полагал, что летом 1568 года произошло выступление московского посада, напугавшее Ивана Васильевича. Позднее, во время царского похода в северные земли, в частности против Новгорода и Пскова, бои с опричными отрядами, по свидетельству того же Штадена, явно имели место. Пискаревский летописец сообщает: «И бысть ненависть на царя от всех людей» (курсив наш. — Д. В.).
Страна отстаивала себя, она не желала молча сносить унижения. Новгородчина, весьма вероятно, могла стать очагом наиболее активного сопротивления. Царь нанес удар, стремясь подавить любые искры смуты, которую пришлось облечь понятным и привычным именем «измена».
Если проанализировать маршрут «северного похода», то станет видно, что опричная армия прошла добрую половину земской территории. Видимо, Иван Васильевич задался целью не только подавить волнения, но и провести масштабную акцию устрашения.
Тот же Генрих Штаден оставил воспоминания о годах, проведенных им в Московском государстве. Из этих воспоминаний известно, сколько жестокости увидела древняя Новгородчина во время карательного похода опричников. И как сопротивлялась она.
Штаден, обычный наемник без чести и совести, нимало не стесняясь, передает историю своих бесчинств с гордостью и самолюбованием. Вот яркий отрывок из его повествования. По нему можно увидеть, какая трагедия развернулась на севере России: «Когда великий князь [Иван IV] со своими опричными грабил свою собственную землю, города и деревни, душил и побивал насмерть всех пленных и врагов — вот как это происходило. Было приставлено множество возчиков с лошадьми и санями — свозить в один монастырь, расположенный за городом, все добро, все сундуки и лари из Великого Новгорода. Здесь все сваливалось в кучу и охранялось, чтоб никто ничего не мог унести. Все это должно было быть разделено по справедливости, но этого не было. И когда я это увидел, я решил больше за великим князем не ездить…