В первой половине 1560-х прежние деятели, составлявшие «буферную» группу Избранной рады, уходят в тень, государь стремится усилить свою власть, и успехи первых лет войны за Ливонию как будто способствуют этому… Но именно тогда происходит несколько событий, пошатнувших Русский дом, до тех пор стоявший крепко волей Божьей и стараниями св. Макария. Во-первых, умирает первая жена Ивана IV, Анастасия Захарьина-Юрьева (1560)[38], и на ее место рядом с царем быстро приходит Мария Темрюковна Черкасская, кавказская княжна, для которой собственно русский политический узор был делом не особенно интересным. Видимо, ей не удалось поддержать в царе ощущение ответственности за семью и за Большую семью — всю Россию… Уходит к Господу и сам митрополит Макарий (1563). Военные успехи сменяются неудачами. Жесткость царя и непокорство знати усиливаются, взаимно питая друг друга.
1564 год. Страна пребывает в шаге от опричной бездны.
Глава 3.
«ЗА ДЕРЖАВУ СТОЯТЕЛЕН…»
«Военная» глава в этой книге больше всех прочих по объему. Причина такова: именно войны, военная организация и военное дело объясняют важнейшие повороты в царствовании Ивана IV. Историки разных времен искали то в социальном, то в экономическом развитии страны причины реформаторской деятельности, воздвижения опричнины и самодержавных устремлений Ивана IV, или же, соблазнившись психоаналитическими домыслами, диагностировали у самого царя признаки сумасшествия[39]. Но, кажется, основа всего — географическое положение Русской цивилизации, в силу которого она вынуждена была воевать очень много, и все ее внутреннее устройство в значительной степени «заточено» под масштабные военные усилия, предпринимаемые регулярно.
В XVI столетии Московское государство воевало часто и на всех границах, за исключением разве что северной, проходившей по побережью Северного Ледовитого океана. Иван IV не обязан был лично принимать участие во всех крупных походах и сражениях, но положение государя принуждало его самым активным образом заниматься обороной страны. Историки спорят о том, насколько Иван Васильевич сумел проявить полководческие способности, решительность, волю, энергию в качестве главного защитники страны. Впрочем, современники также расходились во мнениях на этот счет. Одни обвиняли его в трусости, а другие считали, что царь был «ко ополчению дерзостен и за державу стоятелен…».
Все монархи из династии московских Даниловичей в большей или меньшей степени получали опыт боевых действий, водили армии, с младых ногтей привыкали к обстановке крупных военных кампаний. Вдосталь хлебнули такого опыта и Василий II, и Иван III, и Василий III. Они рисковали своими жизнями, побеждали и терпели поражения, а Василий II даже побывал в плену у татар. Правда, если большое войско татар двигалось на Москву, оборонительный корпус обычно возглавлял не государь, а «большие» воеводы. Татары считались самым серьезным, самым страшным врагом как в XV столетии, так и в XVI[40]. Рисковать в подобных обстоятельствах монаршей особой было все равно что ставить на кон судьбу всего государства, и великий князь, как правило, отправлялся в «замосковные» города собирать войска. А в остальных случаях присутствие государя в полевой армии диктовалось масштабом боевых действий, конкретной надобностью, в конце концов, характером самого великого князя… Так, например, Даниил Московский, Иван Калита и Иван III дипломатию предпочитали войне, а большую политику — личному геройству на поле боя. Зато Юрий Данилович, Василий II и Василий III, кажется, любили хорошую драку… Так или иначе, ремесло полководца самым естественным образом входило в круг обычных занятий монарха. Иван IV был своего рода исключением среди государей московских. Учителей в воинском деле для него не нашлось.
По разным причинам.
Во-первых, его отец не дожил до времени, когда сын стал взрослым.
38
Царь подозревал подданных, в том числе и прежних членов Избранной рады, в том, что они злонамеренно погубили Анастасию. У подобных подозрений были самые серьезные основания.
39
Причиной первого служат инъекции французской социологии и марксистской исторической философии, надолго определившие магистральные пути русской исторической науки; причиной второго — оглупляющее воздействие либерального радикализма. Что может историка- профессионала заставить заниматься непрофильной для него деятельностью психиатра, уподобляясь какому-нибудь Фоменко, но только от истории, а не от математики? Политический экстремизм, в данном случае — либерально- демократического толка. В последние два десятилетия грешили этим А.Л. Хорошкевич и, в меньшей степени, покойный В.Б. Кобрин. Между тем еще С.Ф. Платонов писал: «Нет основания верить медикам, когда они через триста лет по смерти пациента, по непроверенным слухам и мнениям, определяют у него “паранойю”… “дегенеративную психопатию”, “неистовое умопомешательство”… “бредовые идеи” и в общем ведут нас к тому, чтобы признать Грозного больным и совершенно невменяемым человеком… Медики сочли Грозного помешанным выродком, тогда как современные ему политики считали его крупной политической силой…»
40
Служба на южных и восточных окраинах была опасной и бесприбыльной. Там дрались без пощады, не на жизнь, а на смерть. Боевые действия на западных направлениях до походов Стефана Батория были в большинстве случаев делом значительно менее обременительным и опасным. На запад ходили за новыми землями, за добычей, за пленниками, а на юг — рисковать головой.