Вдоль стен стояли у скамей.
Царь стал высматривать образчик
Опоры верной сквозь угар,
Как будто с торжища приказчик
Смотрел полученный товар;
Дьяк Висковатый, князь Басманов,
Бояре Чеботов, Ногтёв,
Скуратов-Бельский, Поливанов,
Вокшерин, Колычев, Слизнёв,
Князья Одоевский, Черкасский
Григорьев, Совин, Салтыков,
Ростовский-Тёмкин, Боротянский,
Хованский, Хворостин, Гвоздёв,
Боярин Юрьев, Шапкин, Сёмин,
Мятлин Верига Третьяков,
Князь Оболенский, Пронский-Ромин,
Меньшой Булгаков, Воронцов,
Князь Бекбулатович Ногайский,
Грязных, Безопишев Угрим,
Молчанов, Шереметев, Зайцев,
Борисов Чёрный Бороздин,
Иван Чулков, Коняка Сицкий,
Дьяк Арцебашев, Трубецкой,
Василий Ступа - дьяк дворецкий,
Дьяк Тютин и Васюк Грязной,
Пивов, Олферьев, Севастьянов,
Шерефединов, Годунов,
Леонтьев, Зюзин и Щелкалов,
Плещеев, Овцин, Шейдяков,
Кривой Сабуров, Младший Очин,
Роман Нащекин, Милюков,
Андрей Старко, Григорий Ловчек,
И низших несколько чинов.
"Садитесь, други, пейте, ешьте,
Сегодня будет долгий пир.
Тревогу вы мою утешьте,
А после мы поговорим.
Кто дурака сегодня пляшет?"
Иван попробовал грибов.
И тут-же все налили в чаши
Вино из царских погребов.
Все стали есть и замелькали
В руках пирующих ножи -
Их в корки кулебяк втыкали,
В жаркое, хлебные коржи.
Сгребали с блюд больших горстями
Орехи, клюкву, творог, мёд.
Пускали чаши меж гостями,
Как из ведра вливали в рот.
Притих шум пира нетерпимый
По знаку малому царя.
Поднялся Ловчик - лик игривый,
Для вида струны теребя.
Пошёл с улыбкой, переплясом,
Бренча по гуслям, меж столов,
И загуде поддельным басом
Посредь повёрнутых голов:
"Сегодня дурень пьяный Кашин
Бродил у камня Алатырь,
Хотел украсть царёвой каши,
Но тут взошла звезда Чигирь.
Звезда ему рёчет: "Дурак, мол,
Обрящешь кашу ты в аду.
Ведь у тебя и глаз нет, на кол
Зад набредёт во тьме! Ау-у-у"...
Под смех и вой Григорий Ловчик
Пошёл вприсядку, гусли прочь.
Иван захлопал: "Голубочек,
Смотри как боек хоть и ночь!"
"Слагает вирши, скачет бойко" -
Дьяк Висковатый тут кивнул
Давясь анисовой настойкой.
Басманов Гришке подмигнул.
И тихо рёк, чтоб было слышно
Лишь только дьяку и царю:
"Григорий Ловчек боек слишком,
Заклад я за него даю.
Не рассуждая он, не морщась
Убьёт любого за столом
По твоему приказу тот час,
Не посчитавши то грехом.
Его князь Вяземский подсунул
Мне в Кормовой прика служить.
Сказал - сгодится, я подумал.
Но страшновато рядом жить.
Пора врагов среди Приказов,
Кремля, дворца, монастырей
Уже громить". Скосивши глазом,
Иван сказал: "Пора, теперь!"
Споткнулся Ловчиков, упавши
Сидеть остался на полу.
Унялся гомон, царь поднявшись
Махнул рукой Бороздину:
"Иди скорее, встань за дверью,
Не подпуская слухачей".
И Бороздин, шатаясь хмельно,
Неловко скрылся из очей.
"Встань, милый шурин, и поведай,
Что порешили мы давно, -
Сказал Иван, - про злые беды
Всем нам чинимые, про двор.
Готовят нам всем здесь расправу;
Князьям-злодеям крест не свят,
Везде в Приказах и Управах
В Москве изменники сидят!"
"Пора их бить!" - поднялся Юрьев,
Кивнул обритой головой;
Кафтан, рубаха, пояс шурьев,
Искрились нитью золотой.
Он был высок, широк и статен,
В движеньях ловок, чуб носил
Как Святослав, на лик был красен
И на ливонца походил.
Имел он голос звучный, сильный,
И как с написанного рёк:
"Всё ближе к нам рубеж могильный.
Кому такое невдомёк.
Претят гам всем дела презлые
Немовых, Кашиных, других?
Враги нам все Шевыревые,
Куракин, сонм Головиных.
В Кремле, где ульище осиный,
Мы под надзором, колпаком.
Коль мы восстанем, в миг единый
Нас тут раздавят большинством.
Наверно помните вы дело
Минувших дней кровавых свор,
Когда на нас взьяриашись зело,
Поднялся весь кремлевский двор.
Злодеи Шуйскими ведомы,
Ревнуя Бельского к царю,
Мятеж подняли, на иконах
Поклялись злому главарю.
Враги вошли числом пять сотен,
Да из Владимира ещё
Три сотни, в Кремль, не зная совесть
Закрыли всех на пересчёт.
Погром устроили той ночью;
На снег сгоняли баб, мужей,
Детей, одежд летели клочья
Под смех кровавых палачей.
Бессудно многих так убили.
В Приказах письма, списки жгли.
Ивана Бельского схватили,
На Белоозеро свезли!"
Настало тяжкое молчанье.
Его нарушил вдруг Старко.
Вскричал: "Писать нам завещанье,
Скажи скорее, делать что?"
Сказал Басманов: "Что готовят
Всем обречённым бдящим тут?
Быть может в землю нас зароют,
В чернцы насильно постригут?
Предать святого государя,
Для православных смертный грех.
Он крест несёт себя снедая,
Собою жертвует за всех!"
Все остальные зашумели,
Втыкая в стол свои ножи:
"Ты говори скорей о деле,
Как защищаться нам скажи!"
Ответил Юрьев: "Мы в ловушке
Китайгородской и в Кремле.
Мы как в ведре одном лягушки,
Что делать нам понятно мне.
Здесь отбиваться будет трудно -
Родню жаль, чада, челядь, скарб.
Бежать нам нужно; скажем будто
Царь на молебен едет в храм.
И пусть он завтра чинно едет,
Как много раз уж знают все
Он ездил, с ним все на рассвете.
И не забудьте о казне.
Она должна лежать в подводах.
Дьяк Тютин, дело то твоё!"
Встал Тютин: "Не впервой в походах.
Всё спрячем в старое тряпьё.
Уж все посчитано, готово!"
Кивнул Басманов: "Караул
Поедет из полка царёва,
Кто на иконе присягнул".
"Такие есть, - привстал Черкасский, -
К присяге сам их приводил.
А двух лазутчиков, как в сказке
Убил и в прорубь их спустил.
"Коней откормленных готовьте.
Царевых замыслов и слов
Вы ненароком не раскройте,
Чтоб враг ослеп наш и оглох".
Шипел огонь, по драни крыши
Скребла метель, гудел, стонал
В заслонках ветер, еле слышно
В подвале мученик кричал.
В Китай-городской церкви полночь
Отмерил колокол во мгле.
Всем показалось, что сквозь копоть
Ожили фрески на стене.
На сводах, в нишах грановитых,
Вдруг двухголовые орлы,
Грифоны из звериной свиты,
Вздохнули в капельках росы,
Русалки из цветов дичайших
И птицы сказочной земли,
Со всех сторон в людей молчавших
Глаза уставили из тьмы.
Иван щекой задёргал, вышел
В круг света, встал посредь палат.