— Деньги отдам я вам тогда, — примолвил он, — как получу ответы из Москвы и от губернатора!
При сих словах Миловидин не мог удержать своего гнева и воскликнул:
— Как вы смеете грабить нас?
— Грабить! — повторил исправник, покраснев от досады. — Государь мой! я брал города штурмом, завоевывал провинции — и никогда не грабил. Благодарите судьбу, что ваше положение и мое звание не позволяют нам рассчитаться другим образом. Я действую по закону. Понимаете ли: по закону! Вы безпаспортные; я не знаю, кто вы, и потому не могу оставить у вас денег, чтоб вы не уничтожили всех предосторожностей, взятых мною на ваш счет. Это все равно, если б я отдал пленным туркам ключи от порохового магазина в крепости. Извольте идти в свою квартиру!
Вспомнив о Савве Саввиче и думая, что все капитан-исправники на один покрой, я сказал ему:
— Послушайте, г<осподин> майор, кончим миролюбиво! Возьмите себе двести червонцев и отпустите нас, сегодня же, в Москву, без дальних хлопот.
Исправник снова покраснел, устремил на меня свои большие глаза и молчал.
— Если вам мало, — примолвил я, — возьмите еще сто и избавьте нас от всяких притязаний.
Тут исправник вспыхнул и, проговорив дюжины три ругательств, не относящихся, однако ж, ни к чьему лицу, а повторяемых нами иногда, вроде поговорок, закричал как исступленный:
— Молодой человек! замолчи, или я не выдержу! Как ты смеешь предлагать мне деньги? Ты, верно, провел молодость свою с плутами, или… — Он от досады не мог кончить своей речи. Я отвечал хладнокровно:
— Извините, я знал капитан-исправников, судей и даже прокуроров!
— Черт их всех побери и с вами! — воскликнул исправник. — Отдайте деньги и убирайтесь.
Делать было нечего, и я отдал мой мешок с червонцами. Исправник пересчитал в молчании деньги, дал мне расписку в получении и велел инвалиду проводить нас на квартиру, сказав, что этот служивый останется при нас для почетной стражи. Когда мы вышли на улицу, Миловидин сказал:
— Вот, брат, попали мы из одной степи в другую! Этот г(осподин) исправник, право, не вежливее киргизских наездников. Не видать нам червонцев, как ушей своих! Золото растает как масло, когда только станет переходить по рукам приказных. Проклятый капитан-исправник!
— Не сердись, любезный друг, и не спеши в суждениях, — отвечал я. — Правда, что этот исправник груб, как дикая лошадь, но ты видел, как он сердился, когда мы подозревали его во взятках.
— Все это одни только уловки, — возразил Миловидин. — Я давно уже перестал верить бескорыстию приказных и готов биться об заклад, что нам не видать более червонцев! У этого грубияна и пушечными выстрелами не выбьешь денег из кармана. На что ему было брать от тебя часть, когда он схватил целое; а ты знаешь математическую аксиому, что часть не может быть равна целому.
— А расписка?
— Важна ли расписка на лоскутке, когда и гербовая бумага в руках подьячих сгорает, как на угольях. Тебя так опутают, что ты сам отречешься от своей собственности, ради спасения души и сохранения тела.
— Увидим!
— Увидим!
Для нас наняли две чистые комнаты в доме купца, торгующего винами, сахаром, чаем и вообще пряными кореньями. Мы застали уже гг. таможенных чиновников, которые расхаживали вокруг наших кип с товарами, как лисицы вокруг курятника, а наш отставной солдат, как верный пес, сторожил нашу собственность, сидя на одной кипе и поглядывая искоса во все стороны. Лишь только мы вошли в комнату, таможенные чиновники явились к нам: один с клеймами, молотком и шнурками, другой с бумагою, третий с большою книгою под мышкою.
— Извините, милостивые государи, что мы должны обеспокоить вас, — сказал один из них с нежною ужимкой.