- Корысть земную достоит имати нам вкупе со князем своим! Токмо! А без ево - не след! Мы - слуги господина нашего, и нелепо нам принимати дары от ворога московского! - кричал Александр Морхинин, пристукивая по столу кулаком.
- Дары? Какие дары? Дарят тебе Вески те?! - орал в ответ Иван, продолжая мерить горницу беспокойными шагами. - О сватовстве речь! О сватовстве! Вески… С Весками… в придано пойдут Родиону. Сестре даём, не чужой душе!
- Не мы даём, а нам дают! - уточнил Фёдор. - Дают и тут же назад берут. Уж безо князя Ивана не обошлось никак! Тьфу! - Он зло сплюнул. - Лис двухвостый! Вот кого Дмитрию-то Михалычу стоило убить в Орде заместо Юрия! Он всему злу притчина. Поди, и князя Александра имать не сам Узбек надумал, а Данилыч подсказал! А с Весками он давно крутит! Ох, Иван, дал ты промашку единожды, под Москвой, не отпирайсе, дал промашку немалую! С тех же Весок и началось. И что, сидим мы тамо? А одолел бы Михайло-князь, давно сидели на отчем мести мы с тобой!
Иван покраснел, побурел даже. О той, давней, полуизмене в бою под Москвой, когда он не перешёл с полком в заречье и тем позволил московитам отбиться на бою, Иван Акинфич предпочитал не поминать. И уж брату не след бы поминать о том! Доходы с переяславских вотчин шли ему наравне с Иваном.
- А уверен ты, Фёдор, что тверские бояре, захвати тогда Михайло Москву, нас с тобою в думе княжой долго потерпели? Да те же Бороздины! И тебя и меня с великих местов живо согнали бы в городовые воеводы али ещё подале куда! Мы все для тверичей пришлые! Родовые вотчины наши в Переяславле, понимай сам!
Фёдор хмыкнул, пожал плечами, представил себе лица природных тверичей и - смолчал. Брат Иван, пожалуй, угадал верно.
- Ты-то што молвишь? - отнёсся Фёдор к Андрею Кобыле.
Высокий и широкий Андрей раздвинул румяные щеки, усмехнувши слегка, дрогнули усы, крепкие мощные длани приподнял от столешницы (такими лапами не в труд удавить и медведя), растопырив толстые пальцы, словно отодвинул от себя спор братьев:
- Мне што молвить! Дело семейное! Брат нашево князя, Костянтин, на дочке Юрия Данилыча женат и в походе на нас вои вёл. Что ж, его тоже зазришь в дружбе с Иваном? - Повторил, опуская ладонь: - Дело семейное! - Задумчиво поглядел долу. Огладив широкую каштановую бороду, прибавил: - Сама-то Клаха как? Чать не маленькая!
- Ты, Андрей, что же думашь, лепо нам и с Иваном Данилычем поладить за спиною князя своего? - с обидою изрёк Александр Морхинин.
- Почто ты так?! - спокойно, без обиды отозвался Андрей. - Я ить здеся сижу, с вами! И молодцы мои тута, в Литве! Мне ить и воротить во Тверь мочно было! Сам знашь!
Он бережно олапил глиняный кувшин, подержал, болтнул. Почуяв пустоту, приподнялся, осторожным медведем двинулся по горнице, пригибаясь, чтобы не задеть потолочин. Легко приподняв жбан, налил полный кувшин пива и воротил к столу.
- Пейтя, гаспада! - сказал по-псковски, для смеху, и широко улыбнулся. Не любил, когда при нём зачиналась какая брань. Самого Андрея Кобылу ни разобидеть, ни раззадорить на спор было решительно невозможно. Присев и отпив, он шумно вздохнул, поглядел в потолок:
- Хлеб уже убирают! - сказал, ни к кому не обращаясь, и хоть не примолвил ничего, а стало понятно, что убирают там, дома, в Твери. И ещё показалось трём другим, что не так уж и важно, пойдёт ли нет Клавдия за Родиона, дело в сам деле семейное!
- Ты, Андрей, како мыслишь о делах наших? - посбавив тон, хоть и по-прежнему хмуро, вопросил Александр Морхинин. (Он сидел нахохлясь, глядя выпукло-рачьим взором, стойно родителю, и островато, неприступно отгораживался локтями от прочих.) - Како мыслишь, почто мы сидим тута и до чего досидим?
- А никак не мыслю! - добродушно и просто отмолвил Андрей. - Сижу! Был бы дома, пошёл нынче сам, с горбушею, валить хлеб. Люблю пройтись эдак-то по яровому! - Он усмехнулся вновь румяно и молодо, давая сотоварищам волю подтрунить над его пристрастием к мужицкой работе. Пожал широкими плечами: - Как ни то да образует! Либо Узбек умрёт, либо ещё что содеет. Не век же нам по Литве горе мыкать!
- Плоха надея! - пробурчал Морхинин.
- А ты, Александр, каку думу думашь? - строго спросил его Фёдор, так и не тронувши пива, поставленного перед ним Кобылою. Он был суше Ивана, узкобород и неулыбчив ликом, а потому казался иногда годами повозрастнее брата, да и говорил так вот, строго и неотступно, почитай, со всеми и всегда. Фёдор был воин, стратилат, и вынужденное сиденье в Литве ему было тяжелее, чем Андрею Кобыле.
Александр повёл рачьим выпуклым глазом в сторону двоюродного брата, передёрнул локтями, сказал - в стол:
- Мыслить надобно о Руси! А не о своих вотчинах!
- Дак и откажись от вотчин тех! - вскипел Иван.
- Почто? - хмуро подняв на него глаза, вопросил Александр. - Вотчины нам дадены за службу князю своему в володенье и в род! Пото надлежит и честь рода блюсти неотступно!
- А мы тут, в Литве, - круто остановясь, выкрикнул Иван главное, о чём молчали допрежь, - кому ся деем пользу: Руси али Гедимину литовскому? Он ить и веры не нашей!
- В веру православную Литву и перевести мочно! - примирительно прогудел Андрей Кобыла. - Тута и так православных християн поболе, чем невегласов литовских альбо католиков…
- Другую Русь зачинать? - вопросил Фёдор сурово. Ему в ответ промолчали. Другую Русь, Русь литовскую, с чужими князьями во главе, коих ещё надлежало крестить в православную веру… О таком тяжко было и подумать. Нет, воротить бы Александра на великий стол да поприжать Москву… Но все поняли вдруг, что, пока они будут которовать с Москвою, Гедимин станет усиливать себя за счёт русских земель, и кто знает, чем кончит этот настырный литвин, получивший стол непонятно как, едва ли не угробив своего покровителя, Витениса[11]. Такой ни перед чем не остановит! И в молчанье, обнявшее четверых, в согласную думу земляков Фёдор уронил колюче и жёстко:
- Одно скажу: с Ордою Гедимин не сговорит! Да и с немцем, пожалуй, тоже… С Узбеком на Смоленске соткнутся они… А вот како надлежит нам ся вершить - не скажу. Ты, Александр, всё знашь, всё постиг, молви!
- Католики жмут… - отозвался Морхинич недовольно. И помедлив: - Видал сам, какая она, Литва! Сила есть, а вот броней добрых… Немец, он в железе весь. Без нас, без Руси, им тута не сдюжить! Понимай сам! На сем дели можно и Твери выстать, можно и новую Русь зачать. Не с Москвою ж нам лобызатися! Дядя Акинф убит под Переславлем, Давыд - с ним вместях. Мы-ста едва ушли! Михайлу-князя москвичи уморили, Дмитрия Михалыча тоже - без Ивана Данилыча не обошлось! Худой мир с таким соседом! А как великое княжение добывали? Юрий - из-под шаровар своей татарки[12]; Иван - уж не знаю, не сам ли Узбеку ся давал… Нынче Ростов ограбил под дочерним подолом, дочиста, бают. Срам! Великий князь! Смердич, одно слово!
- Не скажи, Александр… Иван Данилыч умён… - раздумчиво возразил Фёдор. - И умён, да не наш! - круто окончил он и поднял глаза на брата: - Берегись, Иван! Окрутит тебя тёзка твой, сам и не почуешь! Хитрее Данилыча нам с тобою не быть!
- Весок жалко! - просто сказал Иван. - А Клавдя что ж… Ей и я не укажу, коли не восхощет! Андрей вон бает: «Дело семейное!» Я и сам так мыслю… А потом… Мне-ста способнее станет туда-сюда ездить, может, и не столь хитёр твой Данилыч, на деле-то!
- Он мой, как и твой! - возразил Фёдор и, помедлив, прибавил: - Повидь Клашу. Пущай сама решит! В сам дели, не Русь продаём, свадьбу сводим! Ты, Александр, как ся?
- Я двоюродный! Была б родная сестра, ещё подумал бы, пожалуй. Только не по праву мне это. Хоть и двадцать пять летов прошло, а всё - убийца он, Родион-от!
- На бою ить, на рати дело-то створилось… - протянул неуверенно Иван. (Родион, и в самом деле, мог ведь не убивать родителя, или уж… Голову-то на копье - грех какой!)
- Над воином так не деют! - строго произнёс Фёдор вслух то, о чём подумал Иван. И вновь решённое было ими дело невесомо зависло в воздухе.
11
12