Словно чудовищные хари из заставок древних книг, стоявших плотным рядком на полке в комнате отца, со всех сторон глядели на княжича Ивана страхи и беды взрослого мира. Господство татар ввергло страну в отчаяние, проявлявшееся глубокими падениями в области морали. Ощущение безысходности, постоянное унижение порождали слепую злобу на того, кто находился рядом.
Страшную картину нравственного оскудения Руси в ту глухую и трудную пору нарисовал в своих «словах» (проповедях) владимирский епископ Серапион (1274 – 1275): «Зависть умножилася, злоба преможе ны, величанье възнесе ум наш, ненависть на другы вселися в сердца наша, несытовьство имения поработи ны, не дасть миловати ны сирот, не дасть знати человечьскаго естьства – но, акы зверье жадають на-сытитися плоть, тако и мы жадаем и не престанем, абы всех погубити, а горкое то именье и кровавое к собе пограбити; зверье едше насыщаються, мы же насытитися не можем: того добывше, другаго желаем!» (13, 448).
Воздействие на людей таких проповедников, как Серапион Владимирский и его последователи, было, несомненно, очень велико. И все же церковная проповедь никогда не имела широкого распространения в русской церкви. Ее развитию препятствовали низкий образовательный уровень большей части духовенства, косность и консерватизм иерархии. В этих условиях на первый план выступал традиционно приоритетный для восточного христианства метод обучения и воспитания: личный пример, безмолвная проповедь совершенного. Естественными центрами такого воспитания должны были стать монастыри, общественное значение которых было очень велико. В частности, оно заключалось в монашеской молитве о спасении мира от гнева Божьего, а также воспроизведении иноческой общиной идеальных, евангельских отношений между людьми.
И потому князья в это темное время стали повсюду строить монастыри и собирать смиренных иноков, которые своими молитвами могли отвести наконец гнев Божий от многострадального народа. Первыми так поступили тверские князья, основавшие в 1265 году у впадения реки Тверцы в Волгу монастырь во имя Трех Отроков в пещи огненной (в просторечии – Отрочь монастырь). Легенда о трех отроках, спасенных ангелом в огненной печи, куда их бросили по приказу вавилонского царя Навуходоносора за отказ поклониться золотому истукану, была широко известна еще в домонгольской Руси. Изображения трех отроков имеются в рельефах Успенского собора во Владимире и Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. В церковных песнопениях тема Трех отроков в пещи огненной перекликалась с прославлением Божией Матери (100, 110).
Древняя легенда о трех отроках по-новому зазвучала после порабощения Руси татарами. Судьба их была так схожа с судьбами тысяч и тысяч русских людей того времени! Вавилонский плен иудеев ассоциировался с пленением Руси татарами, а образ грозного царя Навуходоносора явственно напоминал свирепого ордынского хана. Пророк Даниил и его собратья по несчастью отроки Анания, Михаил и Азария побеждали языческих царей не силой оружия, но мудростью и помощью истинного Бога.
Несомненно, князь Даниил не раз беседовал с сыновьями на темы Священного Писания. Эти разговоры глубоко западали в восприимчивую душу княжича Ивана. Память о них он хранил всю жизнь.
Поведение пророка Даниила и отроков Анании, Азарии и Михаила в вавилонском плену стало образцом для русских правителей, оказавшихся в «ордынском плену». Согласно Библии главными принципами этих святых мужей в чужеземном плену стали преданность вере – и добросовестное служение «поганому царю» в качестве советников; мужество – и осторожная уклончивость, хитрость, дальновидность. Оценив способности Анании, Михаила и Азарии, царь Навуходоносор «возвеличил их и удостоил их начальства над прочими Иудеями в его царстве» (Даниил, 3, 97).
Пророк Даниил поднялся еще выше по лестнице чинов. Царь Дарий решил сделать его своим наместником. «Угодно было Дарию поставить над царством сто двадцать сатрапов, чтобы они были во всем царстве, а над ними трех князей, – из которых один был Даниил, – – чтобы сатрапы давали им отчет и чтобы царю не было никакого обременения. Даниил превосходил прочих князей и сатрапов, потому что в нем был высокий дух; и царь помышлял уже поставить его над всем царством. Тогда князья и сатрапы начали искать предлога к обвинению Даниила по управлению царством; но никакого предлога и погрешностей не могли найти, потому что он был верен, и никакой погрешности или вины не оказывалось в нем. И эти люди сказали: не найти нам предлога против Даниила, если мы не найдем его против него в законе Бога его» (Даниил, 6, 1 – 5).
По наущению завистливых сатрапов царь издал указ, которым под страхом смерти запретил в течение тридцати дней молиться чужеземным богам. Даниил по своему обыкновению продолжал три раза в день молиться своему Богу – и был за это брошен в ров с голодными львами. Но чудо спасло пророка от гибели. Посланный Богом ангел «заградил пасть львам», и они не тронули Даниила.
Вся эта история также очень напоминала положение в русских землях. Страной правят многочисленные князья («сатрапы»), среди которых хан («царь») выделяет нескольких наиболее доверенных для общего руководства. Один из самых доверенных людей должен вскоре стать великим князем Владимирским («над всем царством»). Против него плетут интриги все остальные властители; обвиняя его перед царем в экономических или религиозных преступлениях.
Даниилу Московскому не суждено было до конца пройти путем своего библейского тезки. Он умер на год раньше своего старшего брата Андрея Александровича и потому не успел выступить в роли претендента на власть «над всем царством».
Тщетными оказались бесконечные подсчеты людей и денег, которым так часто предавался московский князь в последние годы жизни. Воистину «много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом» (Притчи, 19, 21). Им и было определено, что главным наследием Даниила для Руси стал его четвертый сын – смиренный отрок Иоанн...
Под знаменами Юрия
И в наша лета чего не видехом зла? Многи беды и скорби, рати, голод, от поганых насилье...
В жизни Ивана Калиты огромную роль сыграл его старший брат Юрий. Трагическая судьба Юрия стала для умного и наблюдательного Ивана незабываемым жизненным уроком.
В год смерти отца Юрию исполнилось 22 года. В нем кипела молодая хмельная сила. Мир казался ему огромным ристалищем, где главное – первым нанести удар. Ему нравилась та злая, беспощадная борьба за власть, которую под конец жизни начал Даниил. Однако если отец все же умел остановиться у какой-то незримой черты, за которой обычное зло, неотделимое от власти, превращается в злодеяния, – то Юрий сначала по молодости лет, а позднее по недостатку ума не понимал этой тонкой разницы. Для него не существовало непреодолимых нравственных преград.
Впрочем, Юрий, конечно, не родился злодеем. К несчастью для молодого московского князя, период его умственного и нравственного созревания совпал с самым жестоким временем в истории Северо-Восточной Руси.
Напомним, что в момент смерти отца – 5 марта 1303 года – Юрий находился в Переяславле-Залесском. Отец сам отослал его туда и не велел возвращаться даже на собственные похороны.
Судьбу переяславского княжества после смерти Даниила надлежало решить на съезде князей в Переяславле-Залесском осенью 1303 года. Летопись сообщает: «Съехашася на съезд в Переяславль вси князи и митрополит Максим, князь Ми-хайло Ярославич Тферскыи, князь Юрьи Данилович Московский с братьею своею; и ту чли грамоты, царевы ярлыки, и князь Юрьи Данилович приат любовь и взял себе Переяславль, и разъехашася раздаю» (25, 86).
Из сообщения следует, что вместе с Юрием на берега Трубежа приехали его младшие братья – Александр, Борис, Иван и Афанасий. Присутствие всех братьев должно было придать большую представительность московской делегации.