«Очень весело будет вдове на все это смотреть… Идиоты!»
На дне свертка обнаружились паспорт, потрепанный бумажник, пачка махорки и круглая жестяная коробочка небольших размеров. Открыв ее, Соколов увидел внутри леденцы и мелкие конфеты.
«Сладкоежка, значит… Н-да, жизнь человеческая. Больше они ему не пригодятся…»
Он открыл паспорт. Имя, фамилия, отчество — Иванов Пантелеймон Демьянович, дата и место рождения — 1901 год, 13 марта, город Москва… социальное положение… отношение к воинской повинности… подпись владельца паспорта… Угрюмо насвистывая себе под нос нечто невообразимое — попурри из множества известных ему мелодий — Соколов бегло просмотрел остальные страницы паспорта и взялся за бумажник. 23 рубля с мелочью. Сложенная вырезка из газеты — рекламное объявление: «Приобретайте облигации государственного внутреннего выигрышного займа… В каждом тираже разыгрывается 11 360 выигрышей на сумму 7 688 800 рублей…» Фотография гражданки лет тридцати пяти в темном берете, заломленном на одну бровь. Лицо простое, добродушное, симпатичное — такие добродушные симпатичные граждане частенько служат источником неприятностей, и хорошо еще, если они всего лишь не смывают за собой в уборной. Ощупав бумажник, Соколов почувствовал, что в последнем отделении еще что-то лежит, открыл его и высыпал содержимое на стол.
Тут были разные мелочи: несколько небольших фотографий, разрозненные пуговицы, серебряная сережка с фальшивым бриллиантом, женская шпилька, билет в Эрмитаж, ниточка с бисером, будто сорванная с платья. Соколов с удивлением осмотрел ниточку, потом занялся фотографиями и на обороте одного из снимков увидел карандашную надпись: «Нинель с любовью. Жора». Перевернув фотографию, Соколов уставился на изображенного на ней молодого человека. Что за Нинель, почему Нинель… И тут он увидел сережку.
Не глазами — не о глазах идет речь, а совсем по-другому. Сережка потянула за собой воспоминание об Опалине, о кабинете Фриновского, о пластах дыма, которые тогда колыхались вокруг него самого… а еще Ваня возвращался, просил снова взглянуть на одно из дел, которые Соколов для него достал…
Тут следователь как-то нервно, нехорошо задвигал челюстью, зажег очередную папиросу, даже не заметив, что коробка почти опустела. Шофер… сережка… шофер… пуговицы… мелочи… носил в особом отделении бумажника… Стоп, уж не тот ли это бумажник, который убийца забрал у одной из жертв, оставив деньги?
«Где, черт возьми, Петрович со всеми материалами? Наверное, у меня все-таки разыгралось воображение…» Не вынимая изо рта папиросы, Соколов резким движением снял трубку с рычага и набрал номер.
Петровича на месте не оказалось. По другому номеру ответил Казачинский.
— У меня вопрос по ночному убийце. Есть ли какие-то приметы, по которым его точно можно опознать? Логинов еще не привез бумаги, а мне надо срочно…
— Ну, есть описание, но оно так себе, по правде говоря. На теле у него должна быть рана от удара отверткой. Где-то рядом с шеей или плечом.
— Спасибо, — коротко ответил Соколов и, нажав на рычаги, набрал еще один номер.
— Морг? Следователь Соколов беспокоит. Мне нужен доктор Бергман, срочно… Нет, только Бергман, никого больше не надо.
Долгая, долгая, долгая пауза, за время которой следователь обнаружил, что папиросы кончились, чертыхнулся и смял пустую коробку.
— Доктор Бергман? У меня к вам просьба. Вчера к вам доставили шофера, которого убил Храповицкий. Имя — Пантелеймон Иванов. Доктор, мне нужно знать, есть ли у трупа на плече или на шее след от удара отверткой? Это очень важно.
— Перезвоните через двадцать минут, — сказал Бергман, — я скажу точно.
Однако доктор сам перезвонил через семнадцать минут.
— Да, след от раны имеется, и я думаю, рана действительно была нанесена отверткой. Но сама рана очень хорошо обработана — я бы сказал, профессионально обработана. Никакой угрозы для жизни не представляла.
— Значит, все-таки он где-то получил медицинскую помощь? Очень любопытно. Спасибо, доктор. Ваня всегда называл вас самым лучшим.
Попрощавшись с доктором, Соколов обмяк на стуле. Он внезапно понял, что вымотался до последнего предела. Умирающий Опалин, погоня за Храповицким, покореженный троллейбус, Яшин, который сначала орал на него, а потом изображал человеческое отношение и понимание — все это отхватывало куски душевного покоя, которого следователю и так не хватало. Интереса ради он пересчитал трофеи Иванова — оказалось шестнадцать, включая бумажник.