— Была ночь, — вернула ее на землю Таня.
— Это неважно, — тотчас парировала Ирина Сергеевна. Она почему-то недолюбливала пухлую брюнетку Таню, хотя та никоим образом не могла составить ей конкуренцию (и даже не пыталась).
— А в каком, значит, доме жили эти бандиты? — спросил Ломакин у Нины. Получив ответ, он долго качал головой с сокрушенным видом, словно не мог поверить услышанному — в соседнем дворе, да и бандиты! — после чего пару раз украдкой зевнул.
Нина немного растерялась. Она еще хорошенько не понимала, в чем дело, но ее не покидало ощущение, что рассказ ее что-то утратил, что, может быть, она не могла выразить главного — или чего-то очень важного. Там, в реальности двора, освещенного одним фонарем, произошло нечто такое, что не вмещалось в слова или вмещалось с трудом и нехотя. Все дело было в Опалине: он был храбрый и находчивый и настоящий лидер, и даже когда кричал ей: «Ложись, дура!» — это почему-то не звучало у него грубо. Но сейчас Нина смотрела на лица обступивших ее соседей, и у нее пропало всякое желание объяснять им что-то про Опалина и его храбрость. Она и не могла передать, что она тогда чувствовала, и не хотела: это было нечто слишком личное, а Нина только что с изумлением поняла, что ей вообще не хочется обсуждать что бы то ни было, что имеет отношение к ее новому знакомому.
«А Лиза… Он с ней говорил на „вы“… Значит, она ему не жена… что бы она там ни изображала…»
Зинаида Александровна вернулась и тактично, но твердо напомнила присутствующим, что уже ночь, а завтра рабочий день, который никто не отменял. Соседи потянулись прочь из комнаты Морозовых, а Нина, забрав свою многострадальную сумочку, удалилась за шкафы в закуток, отведенный под ее спальню.
— Странно, что Акулины тут не было, — заметила Зинаида Александровна, нервно поправляя скатерть на столе.
— Зиночка, уверяю тебя, она уже все знает, и с такими подробностями, которые нам с тобой и не снились, — отвечал супруг с улыбкой.
Он совершил классическую ошибку мужчин, которые упускают из виду, что женщина в стрессе становится нечувствительна к любым проявлениям юмора. Зинаида Александровна только нахмурилась.
— Не отстирывается пальто, что ты поделаешь, — промолвила она с досадой. — Но Доротея Карловна пообещала достать какое-то чудо-средство.
Всего в квартире номер 51 было девять комнат. Две занимал Ломакин с семьей, третью — Морозовы, четвертую — Родионов, пятую — Таня Киселева, шестую — Акулина Петровна, седьмую — парикмахер Пряничников со своей красавицей-женой, восьмую — писатель, также с супругой, а в девятой ютилась старая графиня Игнатьева со своей верной компаньонкой Доротеей Карловной. Все считали последнюю немкой, хотя много лет назад она приехала в Российскую империю из Швейцарии, да так тут и осталась, не пожелав покинуть хозяйку, давно утратившую все свои богатства и именовавшуюся ныне не графиней, а «бывшей», то есть особой, имевшей значение только во времена царизма — эпохи, к которой теперь прилагались исключительно клеймящие эпитеты. Бывшая графиня жила очень одиноко и почти не выходила из комнаты, с соседями отношений также не поддерживала, и все общение шло через Доротею Карловну, всегда улыбчивую и приветливую. Вопрос, на какие средства графиня существует, весьма занимал пытливые умы, особенно ум Ломакина, но даже он успокоился, когда узнал, что графине помогает материально один из ее сыновей, служащий в крупной библиотеке. В коммуналке к графине относились по-разному, но большинство более или менее явно ее жалели. Исключение составляла только бабка Акулина, которая была не прочь завладеть комнатой Игнатьевой. Бабка не раз заявляла, что графиня — контрреволюционерка, а ее компаньонка наверняка шпионка, но, хотя времена на дворе стояли вовсе не вегетарианские, ни графиню, ни Доротею Карловну никто почему-то не трогал.
— Я могу пока походить в плаще, — сказала Нина матери, высунувшись из-за шкафа.
— В такую погоду?
— Я не замерзну, — заявила Нина упрямо.
Зинаида Александровна махнула рукой и опустилась в кресло. Нина надулась и скрылась за шкафами.
— Ах, боже мой, — простонала Зинаида Александровна, растирая виски. — Вот тебе и «Сусанин»! Никогда я не любила Глинку. И эта сумка! Неужели она не понимает, что не в деньгах дело, а в обмане? — Василий Иванович благоразумно безмолвствовал. — Если Доротея Карловна не поможет, пропало пальто. — Муж, храня молчание, поглядывал на портрет Верди. — А если бы с ней что-то случилось? — вскинулась Зинаида Александровна. — Неужели она не задумывается, что я, что ты…