– Если хочешь, бери, смотри, – предложил Петр. – У нас там еще несколько номеров этого журнала.
Вроде бы обычное происшествие, обычный разговор с соседями по квартире, но это вновь было одно из звеньев цепи судьбы, которая вела Ивана Максимовича по жизни. Вечерами он иногда брал журналы, листал их, рассматривал рисунки, сравнивая приемы знакомой ему борьбы на кушаках с приемами из французского журнала. Теперь уже в его комнате по вечерам часто и подолгу горел свет. Даже хозяйка замечание сделала.
В порту Иван теперь иногда развлечения ради шел к большим весам и для товарищей по работе показывал, как можно бросать гири. При этом всегда использовал самые большие – двухпудовые. Но пока это было лишь слабое и несерьезное увлечение портового грузчика, все еще мечтавшего заработать побольше денег, вернуться в родное село и «забрать» себе Аленку. Правда, образ любимой девушки стал для него уже каким-то далеким, почти прозрачным и нереальным, как тогда, в ночи, когда он увидел ее, идущую к Шведским могилам. Думал о ней? Думал. Но встретив, не знал бы, что и сказать.
Настоящий перелом в судьбе Поддубного случился позже, и произошло это так…
В один из дней он отправился после работы прогуляться вдоль моря. Слушая удары волн, крики чаек, так приятно думалось о родных местах… Хорошо в Феодосии, но дома лучше. Вспоминалось, как земля вываливается из-под лемеха черными жирными пластами, как подскакивает борона за конем, разрыхляя их, как летят с широкого размаха зерна, чтобы подняться потом ровной зеленой щеткой молодых еще ростков, как наливается изо дня в день пшеница, как желтеют колосья.
На променаде было людно. Ивана не искушали ни питейные, из которых неслись громкие голоса подвыпившей публики, ни призывные взгляды продажных девиц. Одна из них даже сама сделала к нему шаг и проворковала:
– Господин хороший, позабавиться не желаете?
– А у меня и так жизнь веселая, – как-то сразу же, не задумываясь, ответил Иван.
– Всегда может быть еще веселее, – не унималась проститутка.
Она была еще совсем молодой и, как понимал Поддубный, не до конца испорченной.
– Ну, так как? – прозвучал вопрос.
– Такие штучки со мной не проходят.
На променаде, где прогуливалась публика, ощущалось какое-то новое движение. Рядом с Поддубным и девицей с криками пробежали мальчишки. Впереди виднелась толпа, послышалась духовая музыка. Она приближалась.
– Вы не знаете, что там такое? – отошла от прежней темы девица и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.
Тем временем уже стали слышны торжественные выкрики, словно предвещавшие важное событие. Блеснули медью трубы, серебряно отозвались музыкальные тарелки, глухо застучал барабан.
– Вы не могли бы мне помочь забраться на парапет? – попросила девица.
– Вот это можно, – согласился с таким предложением Иван, легко подхватил почти невесомую для его сил проститутку под локти и поставил на парапет, после чего залез на него сам.
Теперь, с возвышения, стало лучше видно и слышно. Впереди процессии, сопровождаемой народом, шествовал по променаду духовой оркестр. Дирижер двигался спиной вперед, взмахивая над головой жезлом с блестящим набалдашником. Звучал разухабистый марш, который не мог перекрыть зычный голос господина в сюртуке и примятом цилиндре, идущего рядом с оркестром.
– … дамы и господа, не пропустите! Гастроли знаменитого и неповторимого цирка Бескоровайного!..
– Цирк, – вымолвила девица, голос ее уже не звучал распутно. – Вы любите цирк?
– Наверное, – проговорил Поддубный, не отрывая взгляда от величественного зрелища.
Он и в самом деле не знал, любит ли цирк, потому что ни разу в нем не был. Однажды в Красеновку заехала бродячая труппа канатоходцев. Тогда в центре села поставили опоры, растянули канат, и совсем еще мальчишка ходил по нему с длинным шестом в руках. Но это событие особого следа в душе Поддубного не оставило.
Толпа уже проходила мимо Ивана, который с высоты наблюдал за непривычным для себя зрелищем. Променад наполнился ощущением праздника. Восторженно кричали не только мальчишки, но и солидные господа, даже некоторые дамы потрясали в воздухе зонтиками, приветствуя артистов. Следом за оркестром шли разряженные арлекинами артисты на ходулях. За ними передвигались двое гимнастов, делая сальто. Причем внешне им удавалось это так легко, что казалось, по-другому они и ходить-то не умеют. Затем провезли запряженные цирковыми конями клетки с дрессированными животными. Грозный лев метался в узком пространстве, громко рычал, бросался на прутья. Дрессировщик в строгой черной тройке щелкал длинным кнутом – шамбриером. На отдельной повозке был установлен турник, и хрупкая девушка в коротком платье, усыпанном сверкающими блестками, делала на нем головокружительные перевороты. И все это происходило во время движения. За ней катил в запряженной огромной свиньей тележке клоун в цветастом балахоне и посылал хохочущей публике воздушные поцелуи сразу двумя руками.