«Граф» вспыхнул.
— Если угодно, я могу добавить еще, — и бросил на стол вторую пачку. — Ровно пятьдесят.
Игра началась.
— Карту, тысяча! — объявил Путилин.
— Ого, что так мало? — усмехнулся в свою очередь «граф».
— А у меня, видите ли, ваше сиятельство, правило такое: пять раз подряд я ставлю по тысяче, а потом — по банку. Меня так уж и знают в Иркутске.
— Дана! — любезно улыбнулся великий шулер.
Пан Выбрановский, сиречь Статковский, не сводил пристального взора с рук «графа».
— Еще угодно получить тысячу? — спросил тот.
Путилин посмотрел на Статковского.
— Как думаешь, пан Выбрановский?
Статковский, я это заметил, схватился за галстук и поправил его.
— Поставить нечто побольше? А? На твое счастье?
— Как угодно ясновельможному пану Рухлову. Вместо тысячи отчего не взять две, если улыбнется счастье…
«Граф» выжидательно глядел на сибирского миллионера.
— Ну так вот что: по банку! — вдруг грянул Путилин.
Великий шулер, застигнутый врасплох, вздрогнул и побледнел.
— А ваше… правило пять раз по тысяче? — пролепетал он.
— Передумал. Прошу метать.
Последний раз задрожала колода в руках мошенника.
Путилин положил руку с толстым, раскрытым бумажником на две пачки банка. Я затаил дыхание.
— Дана! — крикнул Статковский.
Путилин моментально придвинул к себе деньги.
Лицо «графа Тышкевича» стало белее мела.
Недоумение, бешенство, испуг отразились на нем. Он силился улыбнуться, чтобы замаскировать свое страшное волнение, но из этого ничего не выходило.
— Простите, ваше сиятельство, сорвал! Сам не думал. Ожидал отдать, — насмешливо проговорил Путилин.
— Что делать… ваше счастье, — хрипло вырвалось у шулера. Он встал. — Виноват, на одну секунду я вас покину.
— Пожалуйста, пожалуйста, — усмехнулся Путилин.
— «Граф Тышкевич» — Прженецкий поймал Гилевича в передней.
— Кто эти люди, с которыми ты, старый пес, меня усадил? — бешеным, свистящим шепотом начал он, хватая еврея рукой за грудь.
— Что с тобой? Ты с ума сошел?
— Нет, я — не сошел, а ты — сошел с ума, негодяй. Знаешь ли ты, что я проиграл пятьдесят тысяч?
— Ты?!
— Да, я!
— Но как же это могло случиться?! — пролепетал пораженный содержатель игорного притона.
— А черт его знает! Я подготовил колоду на четыре удара, раз — дано, раз — бито, дабы на первых порах не смущать этого золотопромышленника. А между тем на втором ударе я отдал весь банк.
— Кто срезал?
— Этот каналья, пан Выбрановский. Я теряю голову… Уж не на своих ли мы напали?
«Графа» всего колотило.
— Но, честное слово, если это так, им солоно придется! — прохрипел он, вынимая и быстро осматривая револьвер.
— Что ты задумал?! Сохрани тебя Бог! Это ведь будет скандал… Мы погибнем. Черт с ними, с деньгами. Мы больше заработаем от нашей мельницы.
— В таком случае, давай деньги. Я должен отыграть пятьдесят тысяч…
— Сколько?
— Тысяч тридцать. Хватит.
Еврей схватился за голову.
— Ой, не могу столько, не могу!
— В таком случае…
И блестящее дуло револьвера вновь блеснуло перед глазами негодяя-сообщника.
— Ну-ну, не надо… спрячь… На вот, бери…
«Граф» вернулся к столу.
— Теперь кому метать? — спросил он.
— Опять по бубновому тузу, — ответил Путилин.
Колода карт была в руках Выбрановского.
— Давайте!
Туз бубен пришелся Выбрановскому.
— Сколько же вы заложите? — вызывающе спросил шулер.
— Двадцать пять тысяч, — ответил за Статковского Путилин.
— Ого! У этого господина столько денег?
— Он получил от меня половину выигрыша: я ведь играл ва-банк на его счастье.
И началось!
С замиранием сердца следил я за борьбой двух «мастеров», двух гениальных артистов.
«Граф» не спускал глаз, в которых светилось нескрываемое бешенство, с Путилина и Статковского.
Статковский бил «польского магната» каждый раз. Лицо того становилось все страшнее и, наконец, яростный вопль прокатился по игорным залам мельницы:
— A-а, шулера?! Так вот же тебе, мерзавец!
Прежде чем я успел опомниться, «граф»
Прженецкий выхватил револьвер и выстрелил в Путилина.
Путилин предвидел возможность этого и отшатнулся. Пуля пролетала мимо виска и ударилась в картину.
Быстрее молнии он бросился с револьвером на знаменитого шулера и сильным ударом свалил его на пол.