— Слышишь? — обратился ко мне мой друг. — Слышишь этот свист?
— Это птицы какие-то ночные кричат.
— Ты думаешь? — усмехнулся Путилин. — Ох, доктор, у этих птиц нет крыльев, но зато имеются ножи, топоры и дубины.
— Разбойники? — как-то невольно вздрогнул я.
— Они самые. Пожалуйста, не спускай глаз с левой стороны дороги. Там, как ты видишь, овраг. Так вот оттуда ожидай нападения.
Не успел Путилин это сказать, как три высокие, рослые фигуры выскочили из оврага и бросились к нашей бричке.
— Стой! — загремел один, хватая одну из лошадей под уздцы.
Другой разбойник в эту секунду замахнулся уже на Путилина своей страшной дубиной, которой можно было бы раскроить череп не только человеку, но и волу.
Но ему этого не удалось. Грянул выстрел, и высокий мужик, дико закричав и нелепо взмахнув руками, грянулся на дорогу.
Вслед за выстрелом Путилина послышались два ружейных залпа. Я похолодел и взглянул направо, но сразу не мог ничего сообразить. К нам, с пригорка, мчались четыре всадника.
— Мы погибли! Это разбойники! — воскликнул я, еле сдерживая рвущихся вперед лошадей.
— Протри глаза, доктор, это казаки! — крикнул Путилин.
Он выпрыгнул из брички и, направляя револьвер на двух головорезов, оцепеневших на месте, загремел:
— На колени, негодяи!
— Врешь, поганый дьявол! — прохрипел рыжий разбойник, с остервенением бросаясь на Путилина.
Грянул второй выстрел.
Рука разбойника, державшая огромный нож, повисла, как плеть.
— Ну, здравствуй, Семен Артемьев! — насмешливо проговорил Путилин. — Не ожидал меня так скоро увидеть?
— Кто… кто ты, проклятый? — придерживая здоровой рукой раненую, воскликнул разбойник.
— Я-то кто? Фургонщик-коробейник, дорогой мой старый Дмитрия.
Разбойника отшатнуло.
— Ты тот фургонщик! — дико заворочал глазами Артемьев.
— Я, я самый.
В эту секунду налетели вихрем казаки.
— Берите, братцы, их! — приказал Путилин.
Сын Семена Артемьева, тот, который был женат на красавице-молодухе, попробовал было спастись бегством, но это ему не удалось.
— Эх, попались, батя! — стоном вырвалось у него, когда спешившиеся казаки вязали его веревкой. — Говорил тебе: довольно поработали, зашабашим.
— Корысть, сынок, заела! — поник головой душегуб.
Путилин подошел к ним.
— Звери, вы, звери! И как это вы решились столько душ загубить?
Злобно и мрачно посмотрели на него разбойники — отец и сын.
— Тебя не спросили, проклятый, — вырвалось у Семена Артемьева. — А вот ты скажи, как ты разнюхать дела наши сумел? Вот это интересно послушать!
Путилин улыбнулся.
— Денежки новенькие торопитесь в ход пускать, да и убитых плохо закапываете, — ответил он.
Вздрогнули сын и отец.
— Как так плохо закапываем? А ты почему знаешь?
— В сарае видел вашу работу. Что же это вы только до половины почтальона зарыли? Не по христиански, мерзавцы, да и смрад на весь двор пускаете!
Широко раскрытыми глазами глядели преступники на Путилина. Глядели-глядели-глядели, да как бацнулись в ноги!
— Прости! Вызволи! Покаемся мы… Видит Бог, больше не будем! Все тысячи тебе отдадим! — заголосили они точно бабы.
— Теперь поздно, голубчики, спасаться: теперь надо наказанием искупать грех.
Губернатор Григорьев, к которому Путилин заехал на обратном пути, ликовал от восторга.
— Вы — истинный чародей, Иван Дмитриевич! — восклицал он.
Разбойники угодили на двадцатилетнюю каторгу.