Ванярх А.С.
Самородок. Книга первая «Иван»
Пролог
Далеко в степи, вдали от сел и поселков, словно заблудившаяся и осиротелая, стоит одинокая березка. Под свежими порывами холодного осеннего ветра ее ветки, нагибаясь почти к земле, поют тоскливые заунывные песни. Низко над землею бесконечными вереницами проносятся темно-серые тучи, из которых сначала одиночными каплями, а потом все сильней и сильней зашумел студеный и свирепый дождь. Небесная влага, подхваченная сильными порывами ветра, с остервенением хлещет по веткам и стволу дерева, стекаясь вниз к корням, где уже собралась довольно большая лужа. Посередине этого, постоянно движущегося, водного простора, чуть правее основания березки, возвышается холмик, чем-то напоминающий могильную насыпь. На заросшей бурьяном возвышенности лежит прогнивший снизу, но еще довольно крепкий деревянный крест…
Поздняя холодная и очень дождливая осень. Поля вокруг давно убраны, многие перепаханы, и потому особенно печальной на общем черном фоне кажется эта заброшенная березка, с таким одержимым мужеством боровшаяся с разбушевавшейся стихией. И было совсем непонятно почему тут, в нижнем Задонье, не акация или тополь, не грецкий орех, клен, ясень, или даже дуб, а береза? В черноземных степях почти не встречаются ни ели, ни сосны, ни березы. Далеко севернее, где-то в Воронежской области начинаются места их прорастания, а на этой непредсказуемой по погодным условиям земле, лес почти не растет, если только деревья не посадят люди. После войны появились в этих местах лесные полосы, которые довольно бурно разрастались, но даже и в них не было, ни одной березы. И вдруг посреди темного, в данный момент, неприветливого, слякотного простора — березка, искореженная, неровная, нестройная, но все, же белокурая, кудрявая, самая настоящая, эмблема великой России.
А погода прямо-таки свирепствовала. Дождь то утихая, то вновь возобновляясь, с таким остервенением хлестал по беззащитному телу березки, что казалось она вот— вот зарыдает навзрыд как человек, не выдержавший такой жестокой пытки. Но дерево, издавая тоскливый воющий звук, изгибалось, как только могло, но стояло. Черные, с бурыми заплатами поля, седая мгла, истерзанное одинокое дерево, холмик и крест придавали этому месту неповторимо-жуткую тоску…
Говорят, что под березкой после войны солдат схоронил свою красавицу жену, будто бы умершую в голодном 1947-м, другие утверждали, что кто-то убил жену солдата, но почему она похоронена так далеко от населенных пунктов, никто не знал. Сказывали, что солдат долго ходил на могилу, убирал ее, даже сажал цветы, а потом вдруг исчез, видно с ним самим случилось что-то недоброе. В общем, так или иначе, но все вокруг знали, что возле березки кто-то похоронен и местные старушки, проходя мимо этого места, останавливались и набожно крестились. С двух сторон почти рядом с одинокой березкой проходили две дороги, одна грунтовая, в дождь и слякоть непроезжая, а другая мощенная, гравийная, по которой неслись день и ночь автомобили. Так даже водители проезжая мимо — сигналили, точно кланялись праху жены фронтовика. И все: за последние годы никто не появлялся у заброшенной могилки, заросла она, затерялась. Прошлой зимой, сначала наклонившись набок, будто упав на колени, а потом и вовсе рухнул крест — великий символ христианства. Только одинокая березка, будто бессменный часовой, вот уже столько лет, борясь со страшными капризами природы, одна, никем не защищенная, несла тяжелую службу по сохранению памяти о человеке, которому родственники или просто люди не могли или не хотели отдать последние почести.
А непогода бушевала. Холодный осенний ветер шумел, свистел и выл над бескрайними просторами донской степи. Заканчивалась осень.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
В деревне мало кто и заметил бы, что полтора года назад пришедший с Отечественной, увешанный орденами и медалями Егор Исаев вдруг неожиданно исчез, да притом вместе с молодой женой Варварой, с которой и прожил-то немногим более года, — если бы два месяца спустя не произошел дикий для того времени случай; были зарублены топором сразу два человека — председатель сельсовета и его заместитель, прямо в правлении и притом ясным летним днем…
И хотя народ страшно ненавидел блюстителей власти за поборы, угрозы, многочисленные налоги и обыски, — все ж таки это были люди, свои же односельчане.
Особисты и милиция долго шастали по деревне, но так и не нашли никаких следов. Большинство сельчан склонялось к тому, что изрубили местную власть злодеи из банды «Черная кошка», которые якобы неоднократно наведывались в сельсовет за разными справками-бумагами. Председатель вроде бы шел сначала на сделки, но однажды испугался и отказал, за что его жестоко избили. Так ли это было на самом деле — никто не знал, а сами убиенные после себя никаких бумаг не оставили. Короче, о Егоре никто и не вспомнил бы (родственников у него не было, да и сам он неоднократно отсутствовал в родных местах — то в поисках работы, то по иным причинам), — но мать его жены Варвары забила тревогу. Дочь всегда давала о себе знать, а тут больше двух месяцев ни слуху, ни духу. Тем более что Варвара ждала ребенка, и сейчас уже, видно, должна была родить.