Так и шел он один, накинув рюкзак на плечи, а ружье с прикрепленной к нему саблей — за спину, нахлобучив старую кепку и размышляя. А подумать было о чем. «Н-е-ет, не отдам, пусть лучше пропадет; всю жизнь горбатил, да еще как, а что имею? Ничего. Если б не Кова, дорогой мой японец, то не было бы ни холодильника, ни магнитофона, ни телевизора — до сих пор хрипел бы тот старый приемник, а о машине и думать бы не пришлось».
Совсем неожиданно рядом зашумела речушка — это ветер, повернувший со стороны долины, принес отзвуки обычной ее работы. А через несколько минут, обогнув огромный валун, Виктор вышел к обрывистому берегу блестевшей внизу речки и залюбовался ее красотою. «По-моему, лучшего названия, чем «Искринка», ей и дать нельзя — ишь как искрится своими жемчужинками-волнами», — подумал он и спустился к воде. Подняв сапоги до пояса, он шаг за шагом ступал в упругие потоки быстро несущейся чистейшей воды, перешел «Искринку» и, не оглядываясь, пошел к селу.
Солнце перевалило далеко за полдень и теперь висело прямо над далекими заснеженными хребтами, окруженное сказочным ореолом. То ли благодаря отражению от снегов, то ли еще почему, но ореол имел такие ясные очертания, что его, наверное, можно было бы сфотографировать. «Вот заснять бы все это, чем не чудо природы!» — подумал Виктор, а впереди уже виднелась проселочная дорога, таежный рог постепенно переходил в перелесок, а потом и вообще закончился кустарниками. За ним начиналась деревня.
Глава десятая
Вернувшись с прогулки, Николай с Иваном долго беседовали, открывая все больше неожиданного друг в друге. Иван, например, и не знал, что Николай детдомовец, воспитывался у тетки после смерти матери, а отца, как говорила тетка, и «вообще не было». Что после того, как умерла и тетка, его взяли соседи, но потом, по решению исполкома, он все, же был направлен в Новочеркасский детский дом, позже были интернаты. В четырнадцать лет начал прыгать с парашютом, после службы попал на завод, вернулся в спортивную школу.
— А чего же ты в ВДВ не попал? — спросил Иван, когда они укладывались спать на веранде.
— Комиссию не прошел.
— Как не прошел? У тебя же первый разряд?
— Парадокс, а не прошел, — плоскостопие нашли и еще глаза не на одном уровне.
— Как это «не на одном уровне»?!
— А хрен его знает.
А когда Николай уснул, Иван долго думал об Оксане. Как это получилось, что ему даже не сообщили о ее замужестве? А вообще кто он такой, чтобы сообщать? И что у него к ней? Что влекло его к этой красивой, умной девушке? Возможность говорить на любые темы? Нет, не это. Иногда они сидели, молча, а было так хорошо, — что-то другое тянуло его к ней, а что — Иван так и не мог понять. Было в ней что-то родное, близкое, как не в ком другом. Иногда он забывал о ней, но стоило только вспомнить, как что-то невыразимо теплое заполняло его грудь. Как говорила Софья Ивановна, — «душа радовалась».
Душа… Слово-то какое, вроде бы и абстрактное — и одушевленное, и неодушевленное. «И где сейчас душа моей бабулечки? — подумал Иван и вспомнил, как рассказывала ему о душе Софья Ивановна. — Как же это он забыл? Первые три дня душа кружит вокруг того места, где умер человек, потом девять дней — у своего дома, может слетать в те места, где жила раньше, увидеть дорогих ей людей, может попрощаться с ними. А на десятый, — говорила Софья Ивановна, — наступают страдания для души, поэтому именно в эти дни надо усиленно молиться, помогать душе дорогого человека. Начиная с десятого дня, она встречается со злыми духами, которые при жизни соблазняли ее, толкая на грешные дела, а теперь сами же над ней и издеваются. Потом душа неоднократно возносится на небеса, бывает во всех небесных сферах, и везде ее сопровождают ангелы: они бывают в разных одеждах, но больше в белых, разных возрастов, но больше юные, и всегда в человеческом облике и ласковые. И только на тридцать седьмой день решается судьба души человеческой — куда ей надлежит уйти, в какое именно место на небесах. Поэтому все родственники, все кто любит этого человека, должны опять усердно молиться в эти дни, умолять Господа простить душу грешную. И только на сороковой день Господь Бог определяет, куда должна уйти душа человеческая, и она с огромной скоростью уносится по черному тоннелю в свою вечную обитель…»
Несколько раз Софья Ивановна в беседах с Иваном обращалась к этой теме: видимо, она чувствовала близость кончины и старалась как можно больше работать с душой Ивана, приговаривая: «Все тебе дал Господь Бог — и тело хорошее, и внешность прекрасную, и ум благородный, а вот с душой твоей ой как работать надо: обозлена она, а это плохо, Ванечка, душа у человека — главное, люби и сердцем и душою, но больше душою, тогда у тебя все будет хорошо». «Может, я как раз Оксану и люблю душою?» — подумал он, засыпая.