Сначала мать Варвары изливала душу мужу, соседям, а потом не выдержала и отправилась в ближнее село, где жил участковый милиционер.
Разговор с ним был длинным и бестолковым, и женщина уже пожалела, что пришла. Не выразив никакого сочувствия, участковый зачем-то выспрашивал ее: не враждовал ли Егор с сельским начальством. Ничего не добившись, он заставил старуху написать официальное заявление на розыск дочери и отпустил.
Так в селе родилось подозрение на Егора: не он ли расправился с местной властью? Недоумевали: зачем он убил сразу двоих, да и исчез он задолго до случившегося… Поговорили-поговорили, а со временем и говорить перестали. А Егор с Варварой как в воду канули. Даже мать Варвары перестала плакать ночами, ушла в себя, часто болела и только молила Господа Бога забрать ее, как можно скорее к себе.
А вот Василий Лукич, отец Варвары, перебирая в памяти происшедшие события, вдруг вспомнил, как месяца за три до трагедии подъехала к их дому верхом на лошади довольно молодая женщина. И по тому, как она встретилась с Егором, Василий Лукич понял, что они давно знают друг друга, хотя большой радости при встрече не выказывали.
Егор и эта женщина долго сидели на скамейке у заборчика и серьезно беседовали, — настолько серьезно, что Егор потом несколько дней ходил хмурый и подолгу курил, уходя в сад.
Что-то встревожило тогда старика, но что — объяснить он не мог. Хотел было поговорить с зятем, но не было подходящего момента. А потом Егор с Варварой вовсе исчезли.
Рассказать кому-нибудь об этом старик побоялся: затаскают потом. А больше никто эту женщину, оказывается, и не видел: исчезла она так же незаметно, как и появилась.
Василий Лукич заметил только, что ехала она со стороны кладбища, значит, не иначе как через пустырь, а по забрызганным грязью ногам и брюху лошади понял, что путь ее проходил неезжеными тропами — вдоль балок и оврагов. Зачем такая скрытность — простой деревенский мужик сообразить не мог. Много раз потом думал он об этом, но после долгих месяцев, а затем и лет, все ему стало казаться далеким туманным сном, а потом и сон этот позабылся.
Шли годы. Разваливались хутора и села, молодежь разъезжалась в города, старики умирали. Умерла в страшных муках, от рака груди, мать Варвары, так ничего и, не узнав о дочери. Остался один-одинешенек Василий Лукич. Так, по-крестьянски, коротая день за днем, он и жил в своем пустом доме, пока однажды, уже поздней осенью, ночью в злое ненастье, когда хороший хозяин и собаку во двор не выгонит — в окно, выходившее на улицу, кто-то постучал.
Дрогнуло стариковское сердце, заныло под ложечкой, давно забытое чувство тревоги вновь охватило его. Он даже вспомнил как-то разом ту женщину, ее гнедую лошадь, но, подумав, что ему почудилось, настороженно прислушался: гудел ветер, бил в окна сыпучим дождем, поскрипывали оконные незакрытые ставни, в конюшне заржала, брыкнувшись, лошадь. Опять постучали, но уже в окно, выходящее во двор. По большим промежуткам между первым и вторым стуками Василий Лукич понял, что стучался чужой человек: видимо, боится собаки, но собаки у старого крестьянина уж давно не было. Старик вышел в конюшню, зажег свет; лошади, увидя хозяина, тихонько и ласково заржали. Старик подошел к двери и громко спросил:
— Кто там?
— Это я, Иван, внук ваш. Мне дед Коралкин показал, где вы живете, — отозвался слабый юношеский баритон.
— Да внуков-то у меня вроде бы и нету, — ответил старик, но дверь открыл…
Глава вторая
Уже двое суток шли по тайге, иногда выходили на лед небольшой речки, потом снова скрывались в чаще два лыжника. Своим внешним видом они ничем не отличались от обыкновенных охотников: ружья, рюкзаки и другая охотничья амуниция, но темп, с которым люди двигались, говорил о том, что они куда-то спешили.
Идущий впереди был худой и длинный, явно старше второго, шедшего так же размашисто и быстро. Ружья были зачехлены и пристегнуты в походном положении, на ремнях — охотничьи ножи и топоры, внизу рюкзаков болтались видавшие виды котелок и чайник.