— Командир хвалил Виктор, а за что?
— Не то чтобы хвалил… Ну, брат, снимай свой френч, надевай вот мою куртку от комбинезона.
Японец быстро переоделся, но куртка оказалась так велика, что, даже с закатанными почти по локти рукавами, она была больше похожа на бушлат. Но лучшего пока ничего не было, нашлась и старая пилотка, и Вова постепенно преобразился в корейца, вольнонаемного рабочего, на том и порешили.
Снова двинулась колонна. Подъезжали к границе, и хотя наши машины проходили не слишком тщательный контроль, Виктор все же спрятал Кову в кузове между ящиками из-под снарядов, накидал на него тряпок и сверху боком положил пустую бочку из-под бензина.
Границу миновали благополучно, и километров через десять сделали малый привал. Опять подошел капитан Исаев, увидел, что в кабине никого нет, внимательно посмотрел на Сердюченко, но сказать ничего не сказал, так как рядом стоял старший лейтенант — особист, а Сердюченко нарочно браво вытянулся и бойко доложил:
— Материальная часть работает нормально, все в порядке!
Исаев, ничего не ответив, двинулся дальше вдоль колонны. А когда он прошел обратно, Виктор высвободил японца из-под тряпья, но в кабину не взял, оставил в кузове, потребовав лежать спокойно и ждать.
Так, совершенно неожиданно, капитан Исаев и Виктор Сердюченко, нарушив строжайший приказ о военнопленных, оказались самыми близкими людьми в этой наспех сформированной роте, и потом на многие годы, а для Исаева и до конца жизни оставались верными друзьями. Но так было потом. А тогда кто-то все-таки доложил старшему лейтенанту-особисту, что в колонне едет какой-то узкоглазый то ли японец, то ли кореец. К счастью, особиста отвлекли какие-то более важные дела, проверять колонну он не стал и умчался на своем «Виллисе» вперед.
Итак, с большими и малыми тревогами, они все же прибыли в назначенное место. Японец на людях больше не показывался, а на следующий день Виктор, получив от командира роты десятидневный отпуск, пропуск и справку для японца, ранним утром увез его во Владивосток. Там правдами и неправдами посадил Кову на уходивший в Японию сухогруз. И все было бы давно забыто, если бы в самый последний момент расчувствовавшийся японец не написал на клочке бумаги свой адрес, а Виктор дал ему свой. Правда, Виктор где-то потерял адрес пленника и почти забыл про это незначительное приключение, но только не японец…
Задумавшись, Виктор и не заметил, что дрова давно прогорели и сидел бы в оцепенении еще, если бы в комнату не вошла Настя.
— Да ты что, совсем сдурел! — громко сказала она, увидев, как дымится на левой ноге Виктора валенок. — Так и сгореть недолго!
Виктор отпрянул от поддувала, быстро снял валенок, но он еще не успел загореться, только почернел.
— Смотри, и дрова прогорели! — с нескрываемой досадой проговорила жена. Виктор поднялся во весь свой огромный рост и виновато развел руками:
— Да вот про японца вспомнил… И он снова стал разжигать печь, и хотя было еще совсем темно, начинался новый день, новые заботы, печали и радости. Жизнь продолжалась и увлекала за собой все новых и новых людей. Те, кто прожил не один десяток лет, — строили все новые и новые планы: каждый в своем уголке, в своем, самом любимом краю, с его родной природой, речкой, озерцом, или даже морем-океаном. Люди живут даже в таких местах, где кажется, и жить-то невозможно.
Вот и Виктор с женой, уже много лет живут в этой маленькой таежной деревушке. Анастасия сразу же после войны, с той поры как вышла замуж за этого высокого, доброго, веселого человека, а Виктора совсем мальчонкой привезла сюда родная тетка Феня, спасая от преследований, еще в 1930 году, к дедушке и бабушке, родителям его матери. И все было бы хорошо, да не дал им бог деток. Вначале ходили по врачам, надеялись, а потом смирились. Одно время думали взять из детского дома, как вдруг нежданно-негаданно получил Виктор письмо от своего бывшего командира роты Егора Исаева со слезной просьбой приютить его и ребенка. Виктор с Настей сразу же согласились, не вникая в причину такой просьбы, а через пятнадцать дней приехал Егор с годовалым мальчиком, пришел тайком, ночью и долго беседовал с Виктором с глазу на глаз.
Настя, ничего не подозревая, обрадовалась ребенку, вымыла, накормила его и долго сидела рядом после того как он, измученный дорогой, уснул.
Потом был разговор, во многом для Насти неясный, одно только она поняла, что Егору надо исчезнуть, а мальчик останется у них. Это ее и испугало, и обрадовало. А новый знакомый подошел к ней и, глядя прямо в глаза, сказал твердым голосом:
— Меня тут не было, Виктор нашел этого мальчика на станции; пока нас не будет, никто не должен видеть его.