— Оксана, это кто? Оксана, взяв Ивана под руку и прислонившись к нему, с вызовом ответила:
— Мой друг, брат и защитник, — и, заглядывая снизу вверх в лицо Ивана, спросила, — правда, Ванятка?
Иван застеснялся, но, тем не менее, громко и уверенно ответил:
— Само собой.
А другая девчонка уже почти серьезно спросила:
— Правда, что вы на медведя ходили?
Иван посмотрел на нее с веселой бесинкой и вдруг, изобразив дикого зверя, зарычал, оскалив свои белые ровные зубы. Все дружно рассмеялись, а девочка обиженно села за свою парту и уткнулась в книжку.
Оксана Ивану тоже нравилась, но он старался скрывать свои чувства, был сдержан, понимал, что он старше и, значит, должен охранять девочку, предостерегать ее от неверных поступков.
Оксана и по развитию, и по воспитанию во многом превосходила Ивана, но все, же как-то естественно и просто признала его старшинство и не скрывала этого. А после того, как они съездили к Василию Лукичу, а вместе с ним и к могилке у березы и Оксана узнала, что Иван привез прах своего отца за столько километров, она еще больше зауважала его.
Надежды Риты Ивановны на то, что Василий Лукич поселится вместе с ними, не оправдались — он категорически отказался. На могилку съездил, долго стоял вместе со всеми, поплакал, трижды перекрестился и все же попросил сначала отвезти его домой. С Иваном простился по-мужски, но все, же в конце дрожащими губами Василий Лукич прошептал:
— Прощай, Ванек, может, в последний раз мы видимся, давай поцелуемся». Они обнялись и несколько секунд стояли так, потом дед повернулся и, не оглядываясь, пошел, сутулясь своей огромной фигурой, к серому крестьянскому дому. Видно, там его судьба, его остаток жизни.
Так они расстались с Василием Лукичом, отцом той, которая родила Ивана и кого он так и не видел.
Других чем-нибудь примечательных эпизодов вроде бы и не было, все было обычно и естественно. И вот теперь этот общий вагон. Иван несколько раз на день спускался с верхней полки вниз и то исключительно по естественным надобностям, наливая в термос, чай, покупал в станционных киосках булки, пирожки, колбасу, ел и тут же, подложив рюкзак под голову, спал и спал. А поезд все катился и катился на восток. Иван стал подумывать, не дать ли ему еще одну телеграмму, но потом решил не создавать проблем Виктору Ивановичу с организацией встречи — доберется сам. На последней большой станции Новосибирск поезд стоял долго, потом, наконец, двинулся. Было раннее утро, начинался двадцать третий день путешествия Ивана по необъятным просторам матушки-России. Монотонный стук колес, равномерное покачивание убаюкивало, и Иван снова задремал. В вагоне было тепло. Люди, сидевшие, полулежавшие и лежавшие, одним своим дыханием поднимали температуру. Все старались говорить потише, но не всегда это удавалось, иногда по несколько часов болезненно плакал ребенок или бушевали подвыпившие мужики, и тогда Иван просыпался и безразлично смотрел на потолок вагона. А вот сейчас было тихо, через несколько часов он выйдет на своей затерявшейся в таежных просторах станции и окунется в другую жизнь, привычную, понятную, почувствует ту природу, с которой он вырос, которой он дышал. Везде есть жизнь, и в железнодорожном вагоне тоже. Иван сквозь дремоту слышал, как проводники предлагали чай, ему хотелось, есть, но в кармане остались последние пять рублей, которые он берег на дорогу от станции до дома. Вот будет радости, когда он совершенно неожиданно появится! Виктор не проявит бурных восторгов, он всегда сдерживает себя, хотя человек веселый и жизнерадостный, а вот тетя Настя — эта уж очень эмоциональна. А еще он увидит животных, со всеми поздоровается, каждого погладит, приласкает, и животные ответят тем же. Они всегда радуются нежности и доброте человеческой, а доброты у Ивана хватает, нежность распирает душу.
А колеса стучат и стучат, мелькают крохотные разъезды и полустанки, поезд идет на восток, с каждым мигом приближая к радостным встречам или горестным расставаниям.