— Опять я! — вспыхнула Люда, но все, же подчинилась.
— Вот привязалась, все ей расскажи да расскажи. Когда дембель?
— Дембель этой осенью. С вашим отцом и уволимся, только отца будет увольнять Министр обороны, а меня — твой отец.
— А мне на следующую осень только идти, — с какой-то грустью сказал Вовка. — Куда попаду. Может, как ты — в эту глухомань, хотя нам и не привыкать: отца всю жизнь по глухомани гоняли, а мы за ним, я уж восемь школ поменял.
— Да, судьба, — с грустью в голосе сказал Иван.
— Какая там судьба! Вначале мы служили под Москвой, я с одним мальчиком дружил — его отца только по большим городам переводили, так он был генеральский сынок, а вот такие, как мы, — по чукоткам, камчаткам да приморьям…
В гостеприимном доме Сердюченко Иван и не заметил, как пролетели двое суток. Наступил понедельник, и они вместе с майором на тракторе поднялись на сопку, где располагалась радиорелейная станция.
С тех пор прошло более трех месяцев. Уже наступило долгожданное лето со всеми его прелестями и недостатками, точнее сказать — с одним недостатком: обилием проклятого комарья. Но когда дует хотя бы небольшой ветерок, комариные стаи уносятся в низины и овраги, к воде или в кустарники кедрача, стлавшегося по обрывам берегов. И тогда люди и животные вздыхали свободнее. А, в общем, день — это хорошо, за ним идет лето, такое желанное для всех в тундре.
За эти три месяца в жизни Ивана почти не произошло никаких изменений. В Чулыме у Виктора Ивановича и Анастасии Макаровны все оставалось по-старому, если не считать того, что Виктор нашел своего родного брата. Яков Иванович все так же служил на сопке, документы на увольнение уже ушли, а Вовка, его сын, неожиданно для всех уехал в Благовещенск поступать в военное училище. Люда перешла в девятый класс, часто звонила Ивану, обижалась, что редко встречаются. И все вроде бы наладилось, настроилось. Единственно, что беспокоило сержанта, так это седая полоса на правой стороне головы чуть выше уха. Иван нет-нет да и посмотрит на нее в зеркало, и в очередной раз екнет сердце: а если бы пуля прошла несколькими миллиметрами левее? Даже Люда, когда впервые увидела, страшно округлила свои и без того большие серые глаза и запричитала: «Ой, Ванечка, да ты, наверно, самим Господом Богом защищен!» Иван тогда только улыбнулся:
— А, может, и вправду меня сам Господь Бог пометил? Вот только девчонки из-за этого любить не будут!
— Да что ты, Ванечка, ты такой красивый, подумаешь, какая-то седина! — и Люда, подпрыгнув, повисла у него на шее.
А что скажет Оксана? Вот уж кто интересует Ивана, так это Оксана. Вначале ему показалось, что ничего особенного в их отношениях нет, просто как-то стало не хватать ее, и письма писал просто так, лишь бы ответить. Выслал, еще учась в учебке, первую фотку в военной форме. Оксана прислала свою. Но потом он стал уже с нетерпением ожидать очередную весточку. Письма ее мало чем отличались одно от другого, но он все равно ждал, а когда получал, по многу раз перечитывал, и все равно хотелось читать и читать еще. А Оксана сначала писала письма какие-то сухие и даже злые — обиделась за то, что Иван, по ее мнению, «подленько» уехал из Голодаевки. Но потом письма становились все теплее. Как и раньше, Оксана училась на «отлично» и о школе почти не писала. Но однажды, как бы, между прочим, сообщила, что поступила в медицинский институт. Для Ивана это было открытием. Все что угодно он мог предположить, но что Оксана будет врачом, ему не представлялось. Такая любовь к музыке — и вдруг мединститут!
Иван даже послал ей тогда рассерженное письмо, назвал ее решение несерьезным, скоропалительным. Но, получив через два месяца ответ, успокоился: оказывается, она всегда мечтала быть врачом, а музыка — это так, между прочим. Особенно понравилась Ивану концовка письма: «Настанет такое время, Ванечка, когда ты сам поймешь правильность моего выбора. Врач в семье — о лучшем и мечтать не приходится! Так что успокойся и продолжай служить. Я все выдержу! Только уж очень хочется увидеться… Да, чуть не забыла, — дописала Оксана. — Были мы недавно у деда Василия (я имею в виду Василия Лукича). Он остался совсем один на своем хуторе, часто тебя вспоминает, собаку завел по твоему совету, огромную, черную. Мы его опять звали к себе, но разве его уговоришь? Лошадь одна подохла, а вторая совсем состарилась. Дед даже курить начал — вот уж ни к чему. Пришлось целую лекцию о вреде табака прочитать, а он улыбнулся и говорит: «Молодец, не зря учишься!» Ванечка, ну когда же ты приедешь?»
А потом пришел тот страшный день, и Ивану долго было не до писем. Оксана, наверно, душою почуяла беду. Иначе как можно было объяснить то, что в каждом из шести писем, которые Иван получил через месяц (из-за непогоды почта не доставлялась) просматривалась такая тревога, что сержант стал подумывать о сверхъестественных силах Господних, которые невидимыми импульсами извещали самых близких людей о трагических событиях.