— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, Софья Ивановна, — успокаивала ее Наталья, — я врач, все у нас будет нормально, это эмоции положительные, от них плохо не бывает, выпейте вот немножко этих капель и полежите несколько минут спокойно. Все будет хорошо!
Чубарова послушно выпила микстуру и закрыла глаза.
— Пока ее не беспокойте, — сказала Наталья Ивановна мужу и Николаю Николаевичу, увлекая их вниз во двор.
— Дети, пойдите сюда! — позвал Владимир. — Пока бабушка отдыхает, поиграйте с Репсом на улице.
Дети послушно ушли со двора. Ласково светило солнце, небольшой ветерок нет-нет да и проносил тонкие нити паутины. На улице тишина. Казалось, что вся природа отдыхала от бурного лета, притихли даже животные и птицы. А люди, боясь нарушить этот покой, старались разговаривать почти шепотом.
— Ну, я пойду, — тихо сказал Николай Николаевич, — разберетесь теперь сами, вечерком загляну.
И старик засеменил полушажками через дорогу в свой дом.
А Владимир с Натальей присели на скамейку, что стояла на улице прямо у плетенного забора, и стали наблюдать за игравшими детьми.
— Да куда же вы все пропали! — вдруг нарушил общую тишину совсем здоровый, хоть и не сильный голос Софьи Ивановны. — Пойдите сюда, Володя, Наташа, дети!
— Идем, идем! — весело отозвался Владимир, позвав детей.
Всей гурьбой вошли во двор и поднялись на веранду. Софья Ивановна уже сидела на кровати и ласково улыбалась.
— Вот ваша бабушка, — сказал Владимир, подталкивая к ней детей. — А это — Сережа и Люба.
Дети скромно подошли к старушке и встали возле кровати, опустив головы.
— Ну что же вы такие несмелые! — сказала Софья Ивановна, привлекая обоих к себе. — Сейчас я вас медком угощу, — и старушка неожиданно резво соскочила с кровати и увела детей в дом.
Через несколько минут они вышли, с удовольствием уплетая большие ломти хлеба, намазанные медом.
— Да что же это я совсем! — опять запричитала Софья Ивановна. — Вы-то сами, наверное, голодные!
Владимир взял старушку за руки и усадил снова на кровать.
— Не надо нам ничего. Сейчас распакуемся, расставим все по своим местам и Наталья Ивановна нам приготовит что-нибудь легкое. А вы отдыхайте, сидите да рассказывайте о своем житье-бытье… Жизнь-то у вас вон, какая была!
— Вроде бы и рассказывать нечего, вероятно, Николай Николаевич вам вкратце все и рассказал. Лучше вы расскажите, как жили все эти годы. Вот и дети у вас большие.
— Расскажем, расскажем, это большой разговор. Правда, вашу жизнь я вкратце знал всегда, а вот подробности и обстоятельства меня и сейчас интересуют, много есть неясного и в смерти Чубаровых, старших, и в гибели моих родителей.
— Я, наверное, больше вашего и не знаю, мне-то никто вообще ничего не говорил, самое страшное то, что и могил-то никаких не осталось.
— Бабушка, бабушка, — закричали подбежавшие к веранде дети. — Там вас какой-то парень спрашивает!
— Да где же?
— На улице стоит, с рюкзаком, такой большой, — щебетали дети, перебивая друг друга.
Все вышли на улицу. У калитки стоял высокий плотный юноша, с красивым открытым лицом, черными курчавыми волосами.
— Мы вас слушаем, — сказала Софья Ивановна.
— Исаев я, Иван Егорович…
Глава двенадцатая
Рита Ивановна получила, наконец, долгожданное, довольно большое, письмо от Сердюченко из Сибири. «Документы мы ваши получили давно, — писала Анастасия Макаровна, — но Ваня служил еще в армии, а потом мы, же со своей стороны оформляли кое-какие бумаги, а когда Ваня приехал домой, вначале долго не соглашался менять фамилию, да тут еще любовь с ним приключилась, правда, довольно быстро прошла. Волокиты было достаточно, но все уже позади, и теперь Ваня — Исаев Иван Егорович, со всеми вытекающими последствиями. Буквально вчера улетел в Крым. Как там сложится его судьба — не ведаем, но как он сам сказал: «Через судьбу надо пройти». Так мы и остались опять одни, правда, семья брата Виктора живет пока у нас, но им обещают к Новому году квартиру в Красноярске, и тогда мы останемся совсем одни. Как вы? Как Оксана? Хотелось бы встретиться — время ведь идет, а как представим, какое расстояние нас разделяет, становится страшно. Как это Ванечка когда-то все это проехал? Ведь малец совсем был». Дальше шло описание житья-бытья, погода и прочие обычные вещи, которые пишут в письмах уже не молодые люди.