В Париж, после Праги и обители, Шмелев вернулся 12 июня. Активная жизнь (помимо пражских выступлений были три выступления в Ужгороде, выступление по радио, чтение в Мукачеве, он принимал многочисленные делегации), вдохновенное отношения к событиям, восхищение жизнью сменились скорбями, вновь навалилась тоска. С годовщиной смерти Ольги Александровны он, тяжело переживавший свое одиночество, испытал физическую и духовную немощь. Не выдержало сердце — у него определили расширение его верхней части и нервное истощение организма. 29 июля 1937 года Иван Сергеевич пережил кризис, был близок к смерти — наступила остановка сердца. Ильину он написал потом, что готовился отойти. Ему не было страшно умирать, но горько было сознавать, что не готов умереть — не все осуществил, не закончил «Пути небесные», «Лето Господне». Давление упало до семи, двенадцать раз вливали камфару. В тот же день его посетил отец Иоанн Шаховской. Этот визит был принят Шмелевым как чудесное, как провидение: отец Иоанн, стоя на коленях, молился у его постели.
Пытаясь объяснить причины столь тяжкого состояния здоровья, Шмелев впал в крайнюю подозрительность и во всем винил «руку Москвы»: накануне, 25 июля, ему из советской столицы некто привез письмо от сестры, Софьи Сергеевны Любимовой. Что, если его отравили? Что, если это расправа за «Солнце мертвых»? Что, если посланец подсыпал в чай снадобье и тем спровоцировал сердечный приступ? Своими подозрениями он поделился и с Ильиным (письмо от 17 сентября 1937 года), и много позже — с О. А. Бредиус-Субботиной (письмо от 3 сентября 1941 года).
В подозрениях Шмелева не было ничего удивительного — в эмиграции хорошо знали о расправах НКВД. 1937 год в жизни русского Парижа — особый. 22 сентября генерал Н. Скоблин, как полагали в эмиграции, советский агент (и не только советский), сдал в руки большевиков генерала Е. Миллера, заменившего Кутепова на посту председателя Российского общевоинского союза. И Скоблин, и Миллер исчезли и найдены не были. Следующей жертвой должен был стать Деникин. Полиции не удалось задержать Скоблина, но была арестована его супруга, известная певица Надежда Плевицкая, впоследствии обвиненная за соучастие в похищении и приговоренная к двадцати годам каторжных работ. На суде она не признала своей вины. Возможно, Плевицкая — просто жертва обстоятельств. В воспоминаниях Ю. Иваска о М. Цветаевой есть слова: «Марина Ивановна заговорила о деле Плевицкой: защищала ее за верность мужу во всем»[473]. Плевицкая умерла при невыясненных обстоятельствах в тюрьме в 1940 году.
Больного Ивана Сергеевича мучила сильнейшая слабость, он не мог даже поднять связку книг. К тому же он сильно бедствовал, настолько, что решил продать золотые часы — память о матери.
В то же время Шмелев все более воспринимал свое литературное поприще как духовную миссию. Определенную роль в этом сыграло не только пушкинское творчество, но и влияние Ильина, много писавшего о назначении эмигранта, о миссии искусства, о роли русского писателя. В Риге в 1937 году вышла его книга «Основы художества», на которую Шмелев отозвался рецензией. Были намерения закончить ее в обители преподобного Иова, однако всерьез он взялся за работу только после возвращения во Францию. Рецензия вышла 23 июля в «Возрождении» под заголовком «Книга о вечном. Основы художественного творчества проф. И. А. Ильина». Главную тему книги Шмелев определил как вопрос о способности художника услышать божественный глагол.
Ильин писал о духовной смуте в литературе XX века, о религиозных соблазнах в творчестве Александра Блока, Андрея Белого, Вячеслава Иванова, Владимира Маяковского, Вадима Шершеневича… По сути, Ильин развивал мысли, изложенные им еще в статье 1927 года «Кризис современного искусства». По его мнению, только религия может вывести современное искусство из кризиса. Далеко не все были согласны с жесткими оценками Ильина. Например, Бальмонт, прочитав его статью, писал Шмелеву:
473