События 1939 года лишь убедили его в правильности этих размышлений. Конец Чехословакии, вторжение германских войск в Польшу и события двадцатилетней давности в понимании Шмелева связаны и родственны. Он писал Ильину 15 октября 1939 года:
Помните, как в 19-м ген. Деникин пытался договориться с Пилсудским, ударить вместе на большевиков? Испугались национальной, истинной России… — а мы тогда подходили к Орлу, еще бы одно усилие… — и вот, договорились поляки с красными, — и где теперь Польша?! Белая армия, добровольцы русские не договаривались с немцами, остались верными долгу и чести, союзникам… — все испили, все потеряли, кроме чести, всеми оставленные… и вот, продолжается, они снова, их дети и меньшие братья бьются во франц<узских> рядах с теми же врагами — немцами и большевиками. Неужели и теперь миру не ясно, где была Правда?![485]
В октябрьском письме Шмелева к Деникину звучали те же мотивы:
Грозное время… застает нас вне Родины. Но для нас, в затерянной чужбине, это — как бы проснувшееся продолжение событий 1914–1918 г. Те же союзники и те же враги. Многие из нас не приняли ни Брест-Литовска, ни немецкой опоры, ни рабства — поныне и до конца. Русская эмиграция может гордо, достойно и прямо — смотреть в глаза целому миру. Ныне, как и с 14 года, — свободный русский человек стоит на той же позиции, на правде. Будем верить, что истинная Россия себя найдет… Пора бы уже научиться различать — не с Россией свастика, а с ее насильниками[486].
Вторжение в Польшу Ильин называл гнусной сделкой. С вступлением Красной армии на территорию Прибалтики в 1939 году у Ильина даже появилась надежда на поражение Гитлера. Он уверял Шмелева в том, что Сталин переиграет Гитлера. Вместе с тем в национальную политику Сталина не верил: он может также вести и японскую, и малайскую национальную политику, и католиком может сделаться…
Впрочем, недоверчив он был и к патриотизму новых эмигрантов. Раз человек из СССР, он непременно по своему сознанию или методам борьбы большевик!.. И Шмелев с ним соглашался. Например, отрицательным было отношение к Ивану Солоневичу, яркому публицисту. В письмах к Шмелеву Ильин называл его «продажным агентом», «наемным агентом Геббельса», который живет под Берлином в отнятой у евреев вилле[487]. Шмелев отвечал ему 15 октября 1939 года: приемы Солоневича «грязны», а сам он «какой-то вывихнутый большевик, не без русской (грязной только) соли»[488].
Иван Лукьянович Солоневич вместе со своим братом в 1934 году совершили невероятное — побег из лагеря Беломорско-Балтийского канала. В публицистике он выступил с достаточно незнакомой для эмиграции темой лагерной России, опубликовав в Софии семнадцать статей под общим названием «Россия в концлагере» (1936). Среди названий глав этой книги — «Концентрационные лагеря», «Империя Гулага», «Допросы». Он писал о государстве как внешней силе по отношению к рабочему, к крестьянину, которому в лагере было особенно тяжело: крестьянин был там на положении еще худшем, чем в самые мрачные времена крепостного права. С 1936 года Солоневич издавал в Болгарии газету «Голос России», в которой появлялись критические пассажи в адрес РОВСа, а с 1938 года пропагандировал созданное им и братом движение штабс-капитанов, задуманное в противовес военной организации РОВС: генералам он противопоставил молодых и активных штабс-капитанов. Таким образом, Солоневич по собственной инициативе стал раздражителем для старшего поколения. В его действиях, вернее противодействиях, могли усмотреть цели отнюдь не патриотического характера. Или не только патриотического. В который раз закрадывалась мысль: не провокация ли?
3 февраля 1938 года с Солоневичем случилась трагедия — в редакции «Голос России» в результате совершенного на него покушения погибла его жена. Но даже это не смягчило его противников. Ильин высказывался в его адрес крайне резко, полагая братьев «советскими ловчилами», которыми движет лишь личная месть по отношению к коммунистам. Отказывая им в истинном патриотизме, он подозревал в них людей, растленных советской службой. Мотивы статей братьев эпатировали Ильина эксцентричностью. Например, призыв к русским девушкам-эмигранткам ходить на бойню и окунать руки в теплую кровь быка, дабы воспитать в себе воинственность по отношению к большевикам. В найденной в мичиганском архиве Ильина записке говорилось: «…в наше слепое время люди думают: все, что против коммунистов, все хорошо. Но вот поднимается черное на красное, растление справа на растление слева — и мы опять будем задыхаться»[489]. Сопротивление злу силою предполагало разборчивость в средствах. Само противостояние большевизму — это понимал и Шмелев — в 1930-х годах утратило свою прозрачность и однозначность, оно требовало избирательности и осторожности, среди врагов Советов появились новые силы, которым не было доверия.