Воспринимая все связанное с Россией горячо, он и в это смутное время занял активную позицию, не желая пережидать и наблюдать. У него была цель: докричаться до русских из СССР, рассказать им о настоящей России. Ради этого он принял предложение о сотрудничестве от ориентированной на официальную германскую идеологию берлинской русской газеты «Новое слово». Он послал в редакцию главу из «Солнца мертвых», рассказ «От обезьяны», который в 1932 году печатался под названием «Смешное дело» в «России и славянстве». Материалы были опубликованы осенью 1942 года. Рассказ «От обезьяны» восторга, правда, не вызвал; так, Иванов-Разумник писал Алексею Ремизову 21 октября 1942 года: «В последнем номере „Нового слова“ прочел бездарный рассказ Ив<ана> Шмелева: уж лучше бы оставался „задушенным“»[528] (Иванов-Разумник разделял писателей СССР на погибших, задушенных, приспособившихся).
Шмелев намеревался передать в газету очерки о новой России, что с Богом и верой, но уже первая статья была запрещена. С ним также пожелал сотрудничать разрешенный фашистским режимом к изданию «Парижский вестник» — газета, доступная для вывезенных из СССР. Издавался там и Иван Дмитриевич Сургучев, чьи пьесы до революции ставились и в Александринском театре, и во МХАТе. Шмелев согласился, потому что увидел наконец возможность общения с советскими русскими. Он передал редакции главы «Лета Господня» и рассказ «Чертов балаган» (1926) — о герое-капитане, который боролся с большевиками, возглавляя в Крыму бело-зеленый отряд. Написанное в декабре 1942 года «Рождество в Москве», отвергнутое нацистской цензурой в «Новом слове», также было опубликовано в «Парижском вестнике» — газетке, по выражению Шмелева, «поганой», «подъяремной». Публикация рассказа вызвала недовольство гестапо. Автору была высказана претензия, к тому же ему не дали визу в Голландию, куда его приглашали на чтения. Цели редакций этих газет, с одной стороны, и Шмелева, с другой, не просто не совпадали, но по ряду позиций были враждебны.
Летом 1942 года Шмелева трижды просили товарищи его сына поддержать их обращение к крымчанам благодарственно помолиться за освобождение Крыма от Советов. Дважды он отклонял их просьбу. На третий раз он услышал укор: ему напоминали о трагической гибели сына в Крыму. Острота момента заключалась и в том, что в ту пору Шмелев страдал от приступов язвы, во время которых терял волю, способность к психологическому сопротивлению. Это было начало страшного недуга: в тяжелом состоянии он находился всю вторую половину года, превозмогая боли, мучаясь постоянными рвотами, потерял до десяти килограммов веса. Он дал согласие и на обращение, и на участие в молебне, на котором возглашалась вечная память замученным в Крыму большевиками. Во время молебна Шмелев благодарил Бога за «отнятие Крыма от палачей и бесов, от мучителей», и, как писал он впоследствии Ильину, ему тогда было «все равно: отняли у бесов Кр<ым> немцы, союзники, белые ли войска… одно было в душе: умученные не в их власти, не в их злобе!.. Не Крым от России отнят: священный прах вырван из окровавленных лап убийц, и теперь, м<ожет> б<ыть>, можно будет поехать туда и отыскать священные останки! Предать их земле по-христиански»[529].
1942 год — для Шмелева время сомнений и неоднозначных решений, время и да и нет. В ноябре, перед Сталинградской битвой, он почувствовал, что миру пришла пора считаться с Россией. Ему даже показалось, что осуществляется его идея о том, что Россия вступает в пору вселенского православия — либо через Голгофу, либо через великодержавность. Уже не было речи миссии немцев в борьбе с большевиками, уже Россия воспринималась не как царство Сталина, а как родина.
В декабре 1942 года он написал «Рождество в Москве. Рассказ делового человека». Некоторые изменения в текст он внес в 1945-м. Рассказ был посвящен, как помним, Наталии Николаевне и Ивану Александровичу Ильиным. Ильины переживали войну трудно, в материальной нужде, страдая от холодов: зимой философ работал, сидя на коленях, на кровати. С 1941 по 1942 годы у Шмелева не было никакой возможности общаться со своим другом — письма Ильина не доходили до него.