Шмелева и Ильина сближала антилиберальная направленность и отстаивание сильной государственности. В 1924 году в статье «Русское дело» Шмелев определил суть эмигрантского существования, цель общих усилий: Россия должна строиться и собираться. При этом в своих публикациях и письмах он, как Ильин, высказывался против социализма, тоталитарной, по сути рабовладельческой, системы, а также против национал-социализма.
Ильин усматривал суть национального сознания в национальной духовности, но в отличие от других толкователей русского характера, он выдвинул идею единства православия и воли, полагая, что именно они основополагающие в воспитании нового поколения русских. В 1925 году он издал книгу «О сопротивлении злу силою», которую поддержал Шмелев и которая в эмигрантских кругах вызвала полемику. По сути, Шмелев в споре Ильина с Толстым принял сторону Ильина. Возможно, уже тогда в сознание Шмелева закрались сомнения относительно некоторых философских сентенций Толстого.
Толстой непротивление злу полагал первейшей сутью христианства. Как он записал в дневнике 20 января 1908 года, «неследование закону непротивления пагубно тем, что уничтожает ту одну религию, которую исповедуют люди христианского мира»[206]. По Толстому, не надо бороться с преступниками, ведь бессмысленно бороться с бурями, с морозом; нужно просто делать свое дело, а преступника надо исправлять одного — себя. От насилия насилием избавиться нельзя. Он же полагал, что любовь к Богу узнается по любви к врагам: «Их-то нужнее всего любить для того, чтобы были те благие последствия, которые дает любовь»[207].
В книге «О сопротивлении злу силою» Ильин заявил о философской слепоте Толстого и тем эпатировал интеллектуальную элиту эмиграции. Он считал, что суть учения Толстого сводится не к философии, а к морали, что моралью же подменен религиозный опыт. Мораль судит всякое религиозное содержание и подавляет эстетику; так, в «Воскресении» художественная образность уступила место нравоучительному резонерству.
Ильин выступил и против расширительного толкования толстовского учения, тем самым, по сути, указал современным мыслителям на их ошибку: Толстой не призывал к полному несопротивлению злу, его идея состоит в том, «что борьба со злом необходима, но что ее целиком следует перенести во внутренний мир человека…»[208]. Под злом Ильин понимал тяготение человека к разнузданию в себе зверя. Всякая зрелая религия, как он утверждал, учит человека борьбе со злом.
Сентиментальной иллюзией Ильин называл веру в то, что зло в злодее побеждено тогда, когда злодей прощен. Он разъяснял свое, истинное, как он полагал, понимание слов Евангелия «не противиться злому» (Мф. 5, 39): эти слова означают кроткое перенесение личных обид. Например: «Кто ударит тебя в правую щеку твою» (Мф. 5, 39, Лк. 6, 28) — Ильин выделял ключевые в евангельском тексте слова. Еще аргументы: «взять у тебя рубашку» (Мф. 5, 40, 42, Лк. 6, 29, 38); «Просящему у тебя», «взявшего твое» (Лк. 6, 30). Страстно доказывая свою правоту, прибегая к фигурам ораторской речи, Ильин писал: «Истолковывать этот призыв к кротости и щедрости в личных делах как призыв к безвольному созерцанию насилий и несправедливостей или к подчинению злодеям в вопросах добра и духа было бы противосмысленно и противоестественно. Разве предать слабого злодею — значит проявить кротость? Или человек волен подставлять нападающему и чужую щеку? Разве щедрость не распространяется только на свое, личное? Или растративший общественное достояние и отдавший своего брата в рабство тоже проявил „щедрость“? Или предоставлять злодеям свободу надругиваться над храмами, насаждать безбожие и губить родину — значит быть кротким и щедрым? И Христос призывал к такой кротости и такой щедрости, которые равносильны лицемерной праведности и соучастию со злодеями? Учение Апостолов и Отцов Церкви выдвинуло, конечно, совершенно иное понимание. „Божии слуги“ нуждаются в мече и „ненапрасно носят его“ (Римл. XIII, 4); они — гроза злодеям. И именно в духе этого понимания учил св. Феодосий Печерский, говоря: „…живите мирно не только с друзьями, но и с врагами; однако только со своими врагами, а не с врагами Божьими“»[209]. Конечно, рассуждал Ильин, Христос учил любви, Он не пожелал для себя обороны мечом («все, взявшие меч, мечом погибнут». Мф. 26, 52), но «ни разу, ни одним словом не осудил он меча. Ни в смысле организованной государственности, для коей меч является последней санкцией, ни в смысле воинского звания и дела»[210]. Таким образом, государственность — идеал и Ильина, и Шмелева — немыслима без сопротивления злу силою.