Культурное определение евреев было тесно связано как с религиозным и социально-экономическим определениями, так и с тем антропологическим и культурным изумлением, которое евреи вызывали у русских администраторов. По словам могилевского губернатора Михаила Васильевича Каховского (1773 год), «евреи – народ хотя и трезвый, но ленивый, обманчивый, сонливый, суеверный, к нечистоте приобвыклый, в домостроительстве неискусный». Г.Р. Державин пытается дать более пространную и взвешенную оценку положительных и отрицательных качеств евреев:
«Жиды умны, проницательны, догадливы, проворны, учтивы, услужливы, трезвы, воздержаны, не сластолюбивы, и прочее; но, с другой стороны, неопрятны, вонючи, праздны, ленивы, хитры, любостяжательны, пронырливы, коварны, злы и тому подобное». В этом описании Державина несомненные способности и достоинства евреев потенциально опасны для окружающего христианского населения.
<Таким образом> уже в конце XVIII – начале XIX века <т. е. к моменту появления на свет И.С. Тургенева (sic!) – М.У.> евреи были определены как особая, не подчиняющаяся общим нормам и правилам поведения и в конечном итоге «вредная» группа населения. «Еврейский фанатизм» и «еврейская эксплуатация» прочно вошли в бюрократический лексикон. Принятое в 1804 году «Положение о евреях» определяло двоякую задачу властей по отношению к ним: «исправить» самих евреев (в частности, превратив их в землепашцев) и оградить их соседей от последствий еврейского «паразитического» образа жизни.
Культурная инаковость евреев была законодательно отмечена властями печатью отсталости и варварства. Об этом, в частности, свидетельствует закрепление за ними статуса инородцев в 1835 году (во втором «Положении о евреях»). Евреи были единственной проживавшей на Западе империи этнической группой, получившей такой статус. На первый взгляд, общим с другими инородцами («восточными», в основном кочевыми) у евреев было только то, что они исповедовали нехристианскую религию. В то же время с юридической точки зрения статус инородца определялся скорее не религиозными или этническими отличиями от «коренных жителей», а различиями в укладе жизни (при понимании, что инородцы находятся на более низкой ступени развития).
На рубеже 50–60-х годов XIX века русское общество вступило в эру инициированных самодержавием реформ, целью которых была быстрая экономическая и общественная модернизация страны. Правительственная политика по отношению к евреям при Александре II [АЛЕКСАНДР II], [ЯКОВЛЕВ А.И.] <…> ставила своей целью «слияние этой нации с коренным населением, поскольку моральное состояние евреев позволит это». Теперь цель «слияния» должна была быть достигнута «выборочной интеграцией» (выражение Б. Натанса [НАТАНС]) отдельных категорий еврейского населения с русским обществом. Правительственные меры в отношении евреев (разрешение отдельным их категориям, более готовым к интеграции, покидать черту оседлости, предоставление получившим образование евреям равных с христианами возможностей) можно рассматривать как часть Великих реформ, которые были связаны с ними идейно и персонально – фигурами проводивших реформы бюрократов и чиновников.
В результате процессов модернизации и принятых правительством шагов евреи «внезапно» появились на авансцене русской жизни – и как численно заметная группа, и как влиятельная часть экономической и интеллектуальной элиты. За сорок лет (1859–1897) число евреев в губерниях европейской России за пределами черты оседлости увеличилось в 10 раз (с 11 900 до 128 000). Эти данные не включают евреев Прибалтики (более 80 тыс.) и «незаконно» проживающих евреев – по оценке, только в Санкт-Петербурге в конце XIX века проживало около 70 тыс. евреев. Если в 1865 году евреи составляли 3 % всех учащихся гимназий, то через пятнадцать лет – 12 % (и более трети – в черте оседлости). Еврейская «плутократия», владеющая банками и строящая железные дороги, стала неотъемлемой частью экономической жизни страны.