Это, разумеется, располагало великорусских помещиков к перехожим евреям, а те с своей стороны ценили русский привет и хлебосольство. Путешествовавшим евреям давали угол, хлеба, молока, овощей, гарнец овса для их кляч и плошку или свечку, при свете которых евреи-мастера производили свой энциклопедические занятия, чуть не во всех родах искусства [ЛЕСКОВ-ЕвР].
Что касается либеральных демократов и умеренных народников социалистической ориентации, то они, как их западные единомышленники, выступая в теории за политическое равноправие всех и вся, в реальности столкнулись с необходимостью преодолевать в этом вопросе свои собственные глубоко укорененные в подсознании антисемитские предрассудки.
Двойственность, продемонстрированная многими представителями русской интеллигенции в еврейском вопросе, показала, что её гражданская позиция пришла в противоречие как с глубоко укоренившимися этническими и религиозными предрассудками, так и с неоднозначно воспринимаемым опытом близкого контакта с представителями другой культуры.
<…> Русское общество середины XIX в. ещё не было знакомо с типом интеллигентного и образованного еврея. Напротив, не без влияния литературы и государственной идеологии, сложился образ еврея как безнравственного человека с приземлёнными интересами, опасного общественного паразита, неспособного ни к какому творчеству.
<…> писательская среда, как и всё русское общество, была заражена антисемитскими предрассудками, и из-под пера многих <популярных> русских писателей[228] <…> появлялось немало негативных образов евреев, представляемых врагами всего, что было дорого русскому человеку, носителями наиболее омерзительных христианину качеств. Образы эти показывали полное незнание быта и нравов обитателей еврейских местечек.
<…> Очевидно, что для русских писателей «еврейский вопрос» превращался в своеобразный тест на либеральность, толерантность и веротерпимость, но, прежде чем нести эти ценности в общество, нужно было вырастить их в себе. И здесь скрывалось много подводных камней, т. к. многие понимали толерантность как необходимость вырастить в себе любовь к защищаемому ими народу, притом, что об этом народе знали мало [ЗЕМЦОВА].
Либерализации тогдашнего общества в плане появлению возможности вести открытые дискуссии на самые разные социально-политические темы способствовало принятие в 1865 г. нового закона о печати, упразднившего цензуру, свирепствовавшую при Николае I. По новому закону:
Цензурировались лишь брошюры и небольшие по объему произведения. Книги оригинальные объемом свыше 160 страниц и переводные объемом свыше 320 страниц цензуре не подвергались. Издатели отвечали перед судом за издание противозаконных текстов. Газеты и журналы, получившие лицензию, издавались также без цензуры. В случае нарушений пунктов закона делались предупреждения. После третьего предупреждения издание закрывалось. По сравнению с <предыдующей и последующими> эпох<ами> или советским режимом состояние печатного дела в России переживало эру невиданного либерализма [ЭНГЕЛЬ].
В атмосфере невиданной доселе на Святой Руси свободы слова в 1860-х годах на страницах русской печати развернулась жаркая идеологическая полемика. В ней «еврейский вопрос» становится одним приоритетных и не сходит с актуальной политической повестки дня в течение всех последующих 57 лет существования Российской империи. В числе одной их наиболее острых тем этого дискурса являлся вопрос о еврейской идентичности и возможности отказа от нее путем интеграции еврея в нееврейскую культуру. Здесь мнения поляризовались особенно четко. Консерваторы-охранители такую возможность отрицали, более того, считали еврейскую аккультурацию вредной для русской национальной самобытности. Либеральные демократы, напротив, приветствовали вовлечение еврейских масс в дело общероссийского строительства, полагая, что еврейский интеллектуальный потенциал и деловая активность, ускорят процесс модернизации российской экономики.
228
Здесь следует особо отметить антисемитские романы любимого Александром II беллетриста Болеслава Маркевича, а также прозу В.В. Крестовского, Г.П. Данилевского и раннего Н. Лескова.