Достоевский, писал Алданов, сам того не желая,
причинил огромный вред России, изобразив своих героев эксцентричными, склонными к мистике и крайностям, издерганными и неуравновешенными, заставив многих поверить, будто все русские и в самом деле похожи на них, – здесь и выше [ТАСИС. С. 386, 387, 390, 391].
В свете обсуждавшегося в предыдущей главе тематического параллелизму у Тургенева и Достоевского отметим, что сумасшествие, как крайняя форма иррационального поведения русских также весьма интересовало и Тургенева, особенно в поздний период его творчества. См., например, рассказ «Отчаянный» [ТУР-ПСС. Т. 10. С. 26–46] и его подробный анализ в работе [ГОЛОВКО (III)].
Проблема русского национального характера возникла перед Тургеневым уже на раннем этапе творчества. Однако
в произведениях 1840-х – 1850-х гг. речь шла не о национальном характере как таковом, а о различных национальных типах, «русскость» которых становилась фоном для социальных и психологических обобщений. Тем не менее, уже в этот период были обозначены все основные черты тургеневского «русского» характера, выведенного затем в романах, а также в повестях и рассказах 1860-х – 1880-х гг. <…> Чем менее герой образован и чем ниже стоит на социальной лестнице, тем более обнажается у Тургенева иррациональная и – одновременно – разрушительная сущность этих сил: от роковой любви у «интеллектуальных» типов до непостижимых «громадных сил» русского крестьянина, способных разрушить и все окружающее, и его самого.
Ближе всего к самому автору стоит тип образованного дворянина 1840-х гг., доминирующей чертой которого является склонность к рефлексии, интеллектуализации чувств и «выстраиванию» собственной жизни. Тургенев оценивает героев этого типа как людей глубоко одаренных, но «патологических» (определение из повести «Переписка») – как правило, болезненно самолюбивых, не умеющих налаживать связи с окружающим миром и неспособных себя реализовать. Логическим завершением жизни таких героев становится преждевременная смерть – в буквальном или социальном смысле (Гамлет Щигровского уезда в одноименном рассказе). Она может наступить в результате болезни (Чулкатурин в «Дневнике лишнего человека», Алексей Петрович в повести «Переписка», позднее – Базаров в «Отцах и детях», внезапно умирающий от тифа) или роковой случайности [ФОМИНА. С. 37].
Русские герои из благородных у Тургенева – это люди широко образованные, с незаурядными способностями, но имеющие такие «типовые» особенности, как пассивность, флегматизм и т. п. Вот, например Гагин в повести «Ася»: «русская душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без цепкости и внутреннего жара».
У крестьян, которых Тургенев в «Записках охотника» изобразил с большой симпатией, подчеркивая их одаренность (ср. знаменитое песенное состязание рядчика с Яковом-турком в рассказе «Певцы»), чуткость к красоте («Бежин луг»), при всем многообразии типов гармоничные личности, такие как Хорь, Калиныч, однодворец Овсяников, встречаются редко. Чаще всего личности мало-мальски незаурядные выказывают склонность к бродяжничеству (Ермолай в рассказе «Ермолай и мельничиха»), пьянству (Ермолай; «Певцы»), сектантству (Касьян с Красивой Мечи) или же опять-таки сумасшествию (Степушка в рассказе «Малиновая вода»).
В то же время рассказчика порой неприятно поражают в них «невольные проявления какой-то угрюмой свирепости» (Ермолай) – свидетельство той самой силы, которая может погубить как ее носителя, так и его окружающих. Несокрушимая стихийная сила – признак богатой одаренности русской натуры, но, вместе с тем, это сила слепая, разрушительная и страшная.
<…> <Вместе с тем> Тургенев, как и многие его современники, развивал миф о русском смирении, ставя эту черту национального характера чрезвычайно высоко. Однако при этом он не был горд русским смирением, не делал его исключительным. Этот шаг, как кажется, не без влияния тургеневских трактовок, позднее совершил Достоевский, считавший русский народ самым смиренным в мире (см. [БЕРДЯЕВ (II)]). Отсутствие у Тургенева дидактизма сделало его интерпретацию русского характера менее радикальной <…> [ФОМИНА. С. 38–39, 57].