<…> Таким образом, на фоне активного утверждения идей о неотделимости русской интеллигенции от немецкого культурного наследия, писатель учитывает и антинемецкие мифы: от изображения «филистеров» он переходит к героям циничным и беспринципным. Если первая линия, повествующая о немецких «наставниках», завершается романом «Дворянское гнездо», то другая получит свое развитие в последующих произведениях Тургенева, что будет во многом связано с процессом объединения Германии, спровоцировавшим мощный антинемецкий дискурс в России и других европейских странах [ФОМИНА. С. 58, 60, 63–65, 67, 80].
С начала 1860-х годов трактовка немецких образов в произведениях Тургенева становится сильно зависимой от актуальной политической ситуации в Европе.
«Пронемецкие» симпатии Тургенева особенно ярко проявляются в статьях этого периода, в первую очередь, в его корреспонденциях о Франко-прусской войне, в которых он подчеркивает «цивилизованность» немцев и «варварство» французов. На фоне перевеса профранцузской позиции в русской периодике Тургенев выдвигает собственную концепцию происходящих событий, которая заключается в следующем: Пруссия взяла на себя благородное дело освобождения Европы от репрессивного режима Наполеона III, и ее нельзя винить в том, что, воюя с Францией, она присоединяет к себе остальные немецкие государства – это «факт – столь же непреложный и неотвратимый, как всякое физиологическое, геологическое явление» [ТУР-ПСС. Т. 10. С. 322]. Даже щекотливый вопрос об аннексии Эльзаса и Лотарингии, столь остро обсуждавшийся в России («У нас принято с пеной у рта кричать против этого немецкого захвата»), писатель оправдывает, хотя и не одобряет.
После Сентябрьской революции акценты смещаются. Теперь сочувствие Тургенева – на стороне Франции, однако он по-прежнему считает, что ее поражение было закономерно и необходимо. Цивилизованность немцев и варварство французов становятся сквозным мотивом в первой части его «Корреспонденций». Эти качества, по мнению Тургенева, проявляются как в способе ведения войны, так и в пропагандистских кампаниях, и в отношениях обеих сторон к немецким / французским диаспорам на их территории:
«…французы опьянели жаждой мести, крови, что каждый из них словно голову потерял, – это несомненно. Не говорю уже о сценах в Палате депутатов, на парижских улицах; но сегодня пришла весть, что все немцы изгоняются (за исключением, конечно, австрийцев) из пределов Франции! Подобного варварского нарушения международного права Европа не видала со времени первого Наполеона [ТУР-ПСС. Т. 10. С. 314]».
В отличие от французов, немцы изображаются подлинными представителями цивилизации. Причем качества, которые в русском национальном дискурсе (в том числе, у самого Тургенева) традиционно оценивались негативно, здесь превращаются в достоинства. Схематичность мышления превращается в «строгую правильность и ясность замысла» / «математическую точность», усердие и аккуратность – в «точность исполнения», приводящую к блестящим результатам, умеренность – в «просвещенность» и «гуманизм» и т. д. Характерным образом, эта оценка кардинально изменилась после победы немцев и завершения объединения Германии, а в творчестве этого периода Тургенев, независимо от своих политических симпатий, продолжал развивать негативную трактовку «немецкого характера».
<…> Немецкий национализм, <…> а также коммерциализация общества в результате проведенных Бисмарком реформ, вызывали резко негативное отношение писателя, выраженное, в частности, в «Вешних водах» (1871). Образ Карла Клюбера – самодовольного и беспринципного комми – навлек на писателя недовольство практически всего образованного немецкого общества [ФОМИНА. С. 58, 60, 63–65, 67, 80].