уже прекрасно осознавал и «некорректность» названия, что показывает внимательное отношение писателя к словоупотреблению (жид – в речи рассказчика и еврей – в речи генерала и самого Гиршеля), и то, что изображаемый им герой – представитель угнетаемой нации, заслуживающей скорее сочувствие, чем порицания. В результате писатель вводит гуманного русского рассказчика (главного героя), который остается как бы непричастным к казни и даже выступает на стороне Гиршеля, несмотря на свое брезгливое к нему отношение. Тогда как ловит еврея и настаивает на огласке его преступления малоросс, а приговаривает к повешению генерал-немец [ФОМИНА. С. 103].
Таким образом, мы можем с полным основанием утверждать, что хотя Тургенева нельзя характеризовать как «юдофила», «сторонника» или «защитника» евреев, как, например, Джордж Элиот или польскую писательницу Элизу Ожешкоон, он явно сочувствовал страданиям, повсеместно унижаемого, лишенного основных гражданских прав народа.
В воспоминаниях о Тургеневе Н.А. Островской[422] есть такой эпизод: «Раз зашел разговор о евреях. “Предрассудок относительно их въедается в русских с детства, – сказал Тургенев, – да и не одних русских”[423]» [ВАЛЬДМАН. С. 123].
Нет никаких оснований усомниться в искренности Тургенева, который в письме одному из первых русско-еврейских писателей – Григорию Богрову, автору «Записок еврея», – см. [БОГРОВ], утверждал:
Не знаю, известно ли Вам, что я в течение всей своей жизни не только не имел никаких предубеждений против Вашего племени, но, напротив, всегда питал и питаю живое сочувствие к евреям – и прежде имел и теперь имею близких друзей между ними [ТУР-ПСП. Т. 33. Кн. 1. С. 219].
Поэтому вытеснение еврейской темы из сферы его литературной деятельности можно отнести исключительно за счет срабатывания «защитного механизма», побуждавшего его всячески уклоняться от постановки и обсуждения болезненного для всех европейских умов «еврейского вопроса». Этот механизм действовал как тот «славянский туман», на который, по словам Эдмона Гонкура однажды ссылался Тургенев, в разговоре про мысль о смерти[424]:
Ибо в известном смысле славянский туман – для нас благо… он укрывает нас от логики мысли, от необходимости идти до конца в выводах…[425]
Тургенева, как уже отмечалось, общался с люди самых разных убеждений, в том числе и сугубо антисемитских – Михаил Бакунин, Альфонс Доде, братья Гонкуры, граф А.К. Толстой, Афанасий Фет, К. Случевский, С.Т. и И.С. Аксаков, например. Но нисколько не чуждался Тургенев и евреев, напротив, с целым рядом представителей западноевропейского и российского эмансипированного еврейства он состоял в весьма близких дружеских отношениях. О некоторых из этих людей – личностях в историческом плане выдающихся, речь в нашей книге пойдет следующей главе. Однако основной круг общения Тургенева составляли люди, не зацикленные на своей национальной идентичности, свободомыслящие, терпимые к инородному, избегающие всякого рода ограничительных условностей. Речь идет о космополитах – тех представителях интеллектуально-художественных элит, кто по жизни старался придерживаться принципа существования поверх национальных границ, стремясь к органичной сопричастности с разными культурами. Именно такой тип людей являли собой супруги Полина и
Луи Виардо, с коими Тургенев, познакомившись в 1843 году[426], сдружился затем – вплоть до семейственности. Большую часть своей творческой жизни писатель прожил вместе с супругами Виардо, то съезжаясь, с ними, то разъезжаясь. Столь необычный характер взаимоотношений холостого мужчины и семейной пары вызывал множество кривотолков в обществе, но в силу своего негласного статуса «художников-космополитов» и Тургенев, и Виардо могли себе позволить их напрочь игнорировать.
До сих пор можно услышать, в основном с русской стороны, неприязненные отзывы о Полине Виардо, которая, «закабалив» якобы писателя и оторвав его от России, причинила ему большие душевные страдания. Оставим подобного рода сентенции на совести тех, кому выгодно так думать, и обратимся к фактам – воспоминаниям людей из ближайшего окружения И.С. Тургенева. Так, например, знаменитый художник Алексей Боголюбов, очень тесно дружески общавшийся с писателем и супругами Виардо в Париже, начиная с 1874 года,
422
Наталия Александровна Островская (1840–?), урожденная Татаринова, во втором браке жена брата драматурга А.Н. Островского принадлежала к тому типу русских просвещенных женщин, отличавшихся радикальными взглядами, тонким и ироничным умом, – качествами, которые особенно привлекали Тургенева, см. о ней: [ЭР: ИТ]: URL: http:// turgenev-lit.ru/turgenev/vospominaniya-o-turgeneve/v-vospominaniyah-sovremennikov-2/ostrovskaya-iz-vospominanij-o-turgeneve.htm
423
Воспоминания о Тургеневе Островской //Тургеневский сборник. Петроград: Изд-во «Огни», 1915. С. 105.
424
«У нас, когда человека застигает метель, говорят: “Не думайте о холоде, а то замерзнете!” Ну и вот, благодаря туману, о котором шла речь, славянин в метель не думает о холоде, – а у меня мысль о смерти сразу же тускнеет и исчезает», – цитируется по: [ЭР: ИТ]: URL: http:// turgenev-lit.ru/turgenev/vospominaniya-o-turgeneve/v-vospominaniyah-sovremennikov-2/gonkur-zhyul-i-edmon-iz-dnevnika.htm
426
День их знакомства 1/13 ноября 1843 г. стал одной из тех знаменательных дат, о которых писатель помнил всю свою жизнь.