<…> Граф Д. Толстой, назначенный в мае 1882 г. министром внутренних дел, был решительным противником погромов и в правительственном циркуляре от 9 июня 1882 г. заявил, что вся ответственность за прекращение антиеврейских беспорядков возлагается на губернаторов. Количество погромов сократилось; когда в 1883 г. они вспыхнули в Екатеринославе, Кривом Роге и Ростове-на-Дону, власти приняли решительные меры для их подавления (в Ростове казаки открыли стрельбу по погромщикам вскоре после начала погрома) [ЭЕЭ][444].
В период погромов было несколько обращений к И.С. Тургеневу со стороны представителей еврейской интеллигенции: добрый знакомый Тургенева скульптор Марк Антокольский (см. об этом в Гл. VII) и «человек с улицы» – петербургский предприниматель Иосиф Соркин просили его выступить против еврейских погромов на юге России. Обоим корреспондентам писатель после достаточно продолжительного раздумья, за которое он принес им извинение, отвечает отказом, мотивируя его как сугубо личными причинами.
Однако тому, кто, как Иосиф Николаевич Соркин, видел в нем «лучшего русского человека», кто искренне и наивно верил в его «вещее слово» и «могучий голос», смириться с молчанием Тургенева было трудно.
Под впечатлением разговоров с Соркиным в редакции журнала «Старый еврей» А. Кауфман рассказывает: «Какие-то встретившиеся ему на пути промышленной деятельности непреодолимые для еврея преграды вынудили его изменить вере отцов, но он остался евреем до мозга костей», очень страдал, когда крестилась, влюбившись в христианина, дочь, «но самым большим несчастием для себя, омрачившим его жизнь и сведшим его преждевременно в могилу, Соркин считал тяжелое положение его бывших единоверцев, возводившиеся на них наветы и обрушивавшиеся на них ограничения и гонения». Чтобы сломать эту тенденцию, он занялся просветительством: в 1882 году перевел и издал за свой счет книгу Исаака-Бер Левинзона[445] «Дамоклов меч» («Эфес Дмамим») и разослал ее губернаторам, представителям духовенства, то есть власть имущим, многие из которых, по его словам, отреагировали с благодарностью и пониманием. Вдохновленный успехом, Соркин в 1886 году выпустил собрание анкет выдающихся европейских деятелей на еврейскую тему и вновь рассылал их по разным адресам. Как замечает мемуарист, «вместе с брошюрами разошлись у Соркина его капиталы, но энергия его не оскудевала» [КАУФМАН А.Е.]. Эта неуемная правозащитная и просветительская энергия и заставила Соркина в 1881 году обратиться к Тургеневу. Не удовлетворившись «уклончивым ответом», Соркин адресуется письменно к Л. Толстому (ответа не последовало) и лично – к М. Салтыкову-Щедрину. Кауфман воспроизводит рассказ Соркина:
Я объяснил цель своего визита, нарисовав картину ужасного положения угнетаемых евреев. Щедрин окинул меня своими большими глазами, так что я невольно подался назад. «Какое вы имеете право обращаться ко мне? – крикнул он своим резким голосом. – Ступайте к Каткову, который с вашим Поляковым в большой дружбе: Поляков даже подарил ему дом под лицей». – «Но какое дело евреям до Полякова?
И неужели только за подношения и по дружбе надо негодовать по поводу несправедливой травли?» – возразил я. Но Салтыков еще пуще раскричался и схватился за спинку кресла; я машинально сделал то же, но скоро пришел в себя и ушел.
Думал, что ушел ни с чем. Однако именно Щедрин отреагировал публично и поставил на страницах «Отечественных записок» этот проклятый вопрос, перед которым, по его словам, сама история человечества «останавливается в бессилии и недоумении», ибо она «никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский». Причину трагической неразрешимости Щедрин видит в «предании» – то есть в религии[446]. Не углубляясь в эту тему, заметим, что в это время на немецкой почве уже вызревает убеждение, что еврейский вопрос – не религиозный, а расовый, то есть зарождается современный антисемитизм.
444
См. статью «Погром»: URL: http://jewishencyclopedia.ru/?mode=arti cle&id=13251&query=%CF%CE%C3%D0 % CE%CC
445
Левинзон И-Б. (1788–1860), выдающийся писатель и просветитель (маскилил) русского еврейства первой половины XIX в., прозванный «Мендельсоном русских евреев».
446
История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский. История человечества вообще есть бесконечный мартиролог, но в то же время она есть и бесконечное просветление. В сфере мартиролога еврейское племя занимает первое место, в сфере просветления оно стоит в стороне, как будто лучезарные перспективы истории совсем до него не относятся. Нет более надрывающей сердце повести, как повесть этого бесконечного истязания человека человеком. Даже история, которая для самых загадочных уклонений от света к тьме находит соответствующую поправку в дальнейшем ходе событий – и та, излагая эту скорбную повесть, останавливается в бессилии и недоумении [САЛТ-ЩЕД. Т. 19. Кн. 2. С. 129].