Александр Иванович Урусов[457], хороший знакомый Тургенева, писал по этому поводу в статье «Памятник Флоберу» (1881), – см. об этом в [ВЕНГЕРОВА]:
В <одно и то же> время «Вестник Европы» возвестил о подписке на памятник Гоголю в России[458] и Флоберу во Франции. Но несмотря на это дипломатическое сопоставление имен Гоголя и Флобера, предложение Тургенева вызвало если и не бурю, то известный враждебный гам в журналистике. И.С. Аксаков ополчился на Тургенева и грянул одною из тех филиппик, до которых, как известно, он был большой мастер. Досталось Тургеневу и за то, что он живет за границей, и за то, что он смеет предложить подписку в России, когда еще нет памятника Гоголю, когда у нее неурожай, и пошел, и пошел, забыв о русской пословице, что запрос в карман не лезет и что спрос не беда (С. 612).
<…> «Один из моих знакомых, – пишет он, – человек образованный, но равнодушный к литературе, спрашивал меня на днях, что означает подписка, предложенная Тургеневым на памятник какому-то Флоберу. Кто этот Флобер? Что он сделал и за что ему памятник? Такое же недоразумение вызвал Тургенев в чуждых литературе сферах. Одна московская газета <…> сочла нужным оспаривать подписку, предложенную Тургеневым, на том основании, что у нас-де и своих памятников мало и что лучше деньги приберечь на памятник Тургеневу (sic!)[459]. Понятие о солидарности литературных интересов в цивилизованном мире и о том, что представители высшего художественного развития одинаково дороги для всей цивилизации, а не только для какой-нибудь одной страны, кажется огромному большинству читателей, выражаясь учтиво, фантазией» (С. 603).
<…> Выходило как будто, что во всем этом виноваты Франция и Тургенев, а может быть, и Флобер. Впрочем, последний по складу своей натуры вообще едва ли был симпатичен Аксакову. «Отделка», однако, возымела свое действие. Бедный Иван Сергеевич, томившийся в Париже ужасными болями, писал 21 декабря 1880 г. тому же русскому почитателю Флобера <имеется в виду сам А.И. Урусов – М.У.>: «Болезнь, однако не извиняет меня в том, что я не сдержал своего обещания и не выслал вам статейку о Флобере. Но признаюсь вам, прием, встреченный мною у российской публики по поводу запроса нескольких грошей на его памятник[460], меня обескуражил. Представьте: не только [?] статьи во всех журналах, посыпались на меня негодующие, оскорбленные и просто ругающие, точно я бездельничество какое совершил. Все это вместе взятое возбудило во мне чувство гадливости» (С. 612).
В это же время порыв Тургенева
откликнуться некрологами на смерть Ф. Достоевского и А. Писемского, гасится опасениями вызвать аналогичную реакцию: «…я боюсь, что публике, при ее теперешнем настроении, неизбежно придет в голову, что я опять ухватился за случай заявить о себе, о своем существовании и т. д…» [ТУР-ПССиП. Т. 13. Кн. 1. С. 23, 34, 49, 55].
Тем более сдержан Тургенев в политических и смежных с ними ситуациях [РЕБЕЛЬ Г. (V). С. 20].
Отдельный интерес представляет оценка Тургенева как политика с точки зрения Евгения Михайловича Феоктистова – сановного политического и общественного деятеля эпохи Александра III. Будучи в молодые годы либеральным-публицистом, Феоктистов поддерживал дружеские отношения с Иваном Тургеневым и имел с ним общий круг знакомых, в том числе известного своими либеральными воззрениями князя Н.Д. Орлова, бывшего в разные годы русским посланником при многих европейских дворах.
Программа-минимум Е.М. Феоктистова в год крестьянской реформы может быть определена по одному из его писем, дошедшему до нас в перлюстрационной сводке III отделения: «Правительственные стеснения положительно становятся невыносимыми, – сообщал он 22. IX. 1861 года Н.А. Орлову. – Нельзя скрывать, что неудовольствие господствует всюду, и весьма сильное. В обществе только и слышатся разговоры о необходимости подать правительству адрес с тысячами подписей, в котором были бы изложены требования либеральной партии. Эти требования состоят в свободе печати, гласном судопроизводстве, отмене телесных наказаний и обнародовании бюджета. Большинство просвещенного общества принадлежит к этой либеральной партии. Да, впрочем, что я говорю – либеральной партии! Вернее, требования всего просвещенного дворянства, всех сколько-нибудь просвещенных людей!» [ФЕОКТИСТОВ. С. 15].
457
«Не будучи профессиональным писателем, занятый своей адвокатской и широкой общественной деятельностью, подвергавшийся репрессиям за свои либеральные взгляды и деятельность защитника в ряде крупных политических процессов, А. И. Урусов связан был с литературой русской близкими и дружескими отношениями с большинством современных ему писателей (Некрасов, Тургенев, Щедрин и др.), а с литературой французской своим преклонением <…> Флобером. Он был значительно моложе Тургенева (А.И. Урусов родился в 1843 г. и умер в 1900 г.), но продолжал тургеневские традиции взаимно содействующих и, тем самым, творческих франко-русских литературных отношений [ВЕНГЕРОВА. С. 592–593].
458
Первый памятник Гоголю появился в России лишь к столетию со дня его рождения: в 1909 г. он был установлен на Никитском бульваре в Москве. Автором скульптурной композиции был будущий зачинатель «ленинианы» (он создал около 100 скульптурных и 200 графических изображений В. Ленина) Николай Андреев (1873–1932), архитектором – Федор Шехтель (1859–1926).
459
Примечательно, что первый памятник самому Ивану Сергеевичу Тургеневу появился лишь к 150-летию со дня его рождения: он установлен в 1968 г. в его родном городе Орел, на так называемом, «Тургеневском бережке» – вершине склона берега р. Оки. Автор монументальной композиции скульптор Г.П. Бессарабский (1926–1991).
460
Небольшого размера памятник Флоберу в виде мраморной стелы работы французского скульптора Анри-Мишеля Антуана Шапю был открыт в Руане 23 ноября 1890 г. на фасаде местного Музея изящных искусств. В 1907 г. в близлежащем к Руану городке Дарнетале на улице Тьер (rue Thiers) был установлен монументальный бронзовый памятник Флоберу работы знаменитого в то время русско-французского скульптора еврейского происхождения Леопольда Бертрама. В 1941 г. он был снесен и отправлен на переплавку, но в 1964 г. заново отлит по оригинальной модели и установлен уже в центре Руана, на площади Карм (place des Carmes).