Однако этим надеждам, увы, не суждено было сбыться. После месячного пребывания в столице Тургенев понял, что востребован он как политический мыслитель при Дворе не будет, и все его ожидания – напрасны[466]:
В Париже были глубоко убеждены, что, как только я сюда приеду, так сейчас же меня позовут для совещаний: «Пожалуйста, Иван Сергеевич, помогите вашей опытностью» и т. д. Гамбетта, который прежде держался относительно меня довольно высокомерно, тут два раза приезжал ко мне, несколько раз совещался с Греви, и составили они вместе целую программу, безусловно, прекрасную, выгодную, конечно, для Франции, но не менее выгодную также и для России. Теперь они там ждут от меня известий, и сам я, признаться, тоже разделял их надежды, а я сижу здесь дурак дураком целых две недели, и не только меня никуда не зовут, но и ко мне-то никто из влиятельных людей не едет, а те, кто заглядывает, как-то все больше в сторону смотрят и норовят поскорее уехать: «Ничего, мол, неизвестно, ничего мы не знаем». По некоторым ответам и фразам имею даже основание думать, что я здесь неприятен, лучше бы мне было куда-нибудь уехать[467].
Итак, в начале 1881 г. Тургенев уже вполне осознал, что новый царь и его ближайшее окружение ему не доверяют и, более того, российские власти будут весьма рады, если он поскорее уедет из страны. Оказавшись же вновь в Париже, он имел полное основание опасаться, что любое его публичное выступление по актуальному внутриполитическому вопросу в российской прессе вызовет одно лишь «недоумение, пожалуй даже насмешку». Все эти обстоятельства, вместе взятые, вполне объясняют поведение Тургенева в те трагические для российских евреев дни. Он ни в чем не изменил ни своим личным симпатиям, ни либеральным убеждениям, но, не имея достаточно физических и не питая иллюзий насчет реалий российской действительности, вынужден был молчать.
В последний раз я видел И.С. Тургенева не то осенью, не то в июле 1881 года. Он был уже очень болен и мучился мыслью, что его долг – написать Александру III, который недавно вступил на престол и колебался еще, какой политике последовать, указать ему на необходимость дать России конституцию11. С нескрываемой горестью Тургенев говорил мне: «Чувствую, что обязан это сделать; но я вижу также, что не в силах буду это сделать». В действительности он терпел уже страшные муки, причиняемые раком спинного мозга. Ему трудно было даже сидеть и говорить несколько минут. Так он и не написал тогда, а несколько недель позже это уже было бы бесполезно: Александр III манифестом объявил о своем намерении остаться самодержавным правителем России[468].
В заключение приведем высказывание Рене Декарта, которое, на наш взгляд, вполне отражает ментальную позицию Тургенева в отношении своих возможностей помочь евреям:
…моим правилом было всегда стремиться побеждать скорее себя, чем судьбу, изменять свои желания, а не порядок мира и вообще привыкнуть к мысли, что в полной нашей власти находятся только наши мысли и что после того, как мы сделали все возможное с окружающими нас предметами, то, что нам не удалось, следует рассматривать как нечто абсолютно невозможное[469].
Глава VII. Евреи в жизни Ивана Тургенева
Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.
Жид вообще «скверно пахнет». Какое-то всемирное «неприличное место»… <…> Христианин смотрит вслед, и у него вырывается: – Фу, гадость, и зачем я не могу обойтись без тебя? Всемирное: «зачем не могу обойтись»…
Если доверять старой пословице, вынесенной нами в заглавие, то судить о характере человека, моральных качествах, принципах и пр. можно также по его дружескому окружению.
Не нужно забывать и того, что Тургенев предавался разным видам любительства: был охотник, шахматный игрок, знаток картин, страстный меломан, и по всем этим специальностям он имел приятелей-иностранцев [БОБОРЫКИН (III). С. 393].
Будучи при этом терпимым к разномыслию и в быту очень контактным, Тургенев по жизни имел огромный круг общения. В него в частности входило немало лиц еврейского происхождения из числа банкиров, музыкантов, литераторов и политических деятелей России, Западной Европы и США, в том числе такие знаменитости, как финансисты Гораций Гинцбург и Самуил Поляков, скульптор Марк Антокольский, композитор и дирижер Антон Рубинштейн, писатели Мориц Гартман, Бертольд Ауэрбах, Пауль Йохан Людвиг фон Гейзе (Хейзе), Эмма Лазарус и др.
466
Появление Тургенева в Петербурге после событий 1 марта 1881 г. вызвало некоторую тревогу в реакционных правительственных кругах. «Вижу по газетам, что Тургенев здесь, – писал К.П. Победоносцев 2 мая 1881 г. Я.П. Полонскому. – Некстати он появился. Вы дружны с ним: чтобы вот по дружбе’ посоветовать ему не оставаться долго ни здесь, ни в Москве, а ехать скорее в деревню. Здесь он попадет в компанию «Порядка», ему закружат голову – и бог знает, до чего он доведет себя». Большой шум вызвало в печати в дни похорон Тургенева опубликование П.Л. Лавровым в газ. «Justiсе» материалов о материальной поддержке, оказываемой автором «Нови» изданию журнала «Вперед» [ФЕОКТИСТОВ. С. 382].
468
469